– Да, нам всем известно, что ты воевала бы лучше, чем лорд Реглан
[10], – бросил Монк. – Если б у военного министерства хватило ума поставить тебя командующей.
– Могли бы взять и случайного человека с улицы, – возразила Эстер. Потом лицо ее вдруг немного смягчилось. – А как идет твоя баталия?
– Я бы рассказал тебе в более удобном и уединенном месте, – ответил Уильям. – Ты не хочешь поужинать?
Если мисс Лэттерли и удивилась, то сумела не подать вида… очень хорошо сумела! Вероятно, она этого ждала. А он вовсе не это собирался сказать! Но отступить теперь – значит все испортить. Монк даже не мог сослаться на то, что Эстер занята: миссис Дафф сообщила ему, что та свободна.
– Благодарю, – неожиданно для Монка уверенно произнесла Эстер. Выглядела она очень довольной. Повернулась, открыла дверь и первой вышла в прихожую. Попросила у лакея накидку, и они с Монком вышли в студеную мглу, в плотный серый туман, в котором уличные фонари казались смутными лунами, плывущими в ореоле снежинок, а под ногами было очень скользко.
Потребовалось меньше десяти минут, чтобы найти кэб и забраться в него. Уильям назвал адрес постоялого двора, хорошо ему знакомого. Он не собирался вести Эстер в дорогую гостиницу, чтобы она не поняла превратно его намерения, но и в дешевую не захотел, дабы не решила, что он не может позволить себе лучшего, и не выразила желания заплатить за него.
– Так как идет твоя баталия? – снова спросила Эстер, когда они уселись рядом в холодном кэбе и тот дернулся вперед, а затем перешел на умеренную рысь. Даже внутри было жутко холодно. Они почти ничего не видели, только пятна фонарей во мраке да внезапные отблески огней проезжавших экипажей, вырывавших из тумана очертания лошадиных морд да высокий черный силуэт кучера; потом мгла снова окутывала все своим саваном.
– Поначалу они просто обманывали женщин в Севен-Дайлзе, – ответил Монк. – Пользовались проститутками, а платить отказывались…
– Разве у них нет сутенеров и хозяек, чтобы не допускать до этого? – спросила Эстер.
Уильям скривился, но потом подумал, что в знании Эстер такого рода деталей нет ничего неожиданного. Она не боялась никакой правды.
– Они не профессионалки, – пояснил он. – Обычные женщины, работающие днями на фабриках, но нуждающиеся время от времени в дополнительном заработке.
– Понятно.
– Потом их начали насиловать. Теперь дошло до избиений. С каждым разом преступники ведут себя более жестоко.
Эстер ничего не сказала.
Монк взглянул на нее; мимо как раз проезжал другой экипаж, и свет упал ей на лицо. Он увидел на нем боль и гнев – и внезапно ощутил, что больше не одинок. Все обиды, все раздражение, все претензии, накопившиеся между ними за время совместной работы над предыдущими случаями, ушли; осталось только понимание. Уильям заговорил свободнее, рассказал о своих усилиях по сбору фактов о нападавших, о том, как расспрашивал извозчиков и уличных торговцев, чтобы узнать, откуда они приезжали.
Наконец они прибыли на постоялый двор, где собирались поужинать, расплатились с возницей и прошли внутрь помещения. Улица, шум и тепло внутри помещения – ничего этого Монк как будто и не замечал. Он сделал заказ на двоих и даже не заметил, что не поинтересовался мнением Эстер. Она слегка поморщилась, но прерывать его не стала и только задавала уточняющие вопросы, если он что-то пропускал или объяснял недостаточно понятно.
– И я собираюсь их найти, – жестко и решительно закончил Монк. – Заплатит мне Вида Хопгуд или нет. Я остановлю их и позабочусь о том, чтобы все им подобные поняли, что их ждет расплата – или на основании решения суда, или по закону улиц. – Он замолчал, почти ожидая, что Эстер начнет спорить, проповедовать святость и неприкосновенность цивилизованного правосудия, недопустимость скатывания в варварство – от которого уже отреклись, – какие бы причины или провокации к этому ни побуждали.
Но прежде чем заговорить, она несколько минут сидела, погрузившись в молчаливое раздумье.
Зал вокруг них полнился разными звуками – звоном посуды, голосами, раскатами смеха. В воздухе висели запахи еды, эля и сырой шерсти. Свет, отраженный стеклом, играл на лицах, белых манишках и чистых тарелках.
– Молодого человека, за которым я сейчас ухаживаю, избили почти до смерти в Сент-Джайлзе, – сказала наконец Эстер. – Отец его погиб. – Она взглянула через стол на Монка. – Ты уверен, что поймаешь именно того, кто это делал? Если допустишь ошибку, ее невозможно будет исправить. Если их будут судить по закону, то понадобятся доказательства, взвешенные и выверенные, и кто-то должен выступить в их защиту. Если будет судить улица, то произойдет простая расправа. Ты готов к роли обвинителя, защитника, присяжного… или позволишь судить жертвам?
– Что, если альтернативой является свобода? – спросил Монк. – Не только свобода наслаждаться всеми радостями и благами жизни без оглядки на ответственность за содеянное, но свобода просто пойти и творить зло, плодить новые и новые жертвы, пока не погибнет кто-то – может, одна из тех девочек двенадцати или четырнадцати лет – слишком слабых, чтобы постоять за себя? – Он посмотрел в ее чистые глаза. – Я не посторонний наблюдатель. Я – суд, какое бы решение ни принял. Ошибка – это тоже решение. Уйти прочь или перейти на другую сторону – тоже решение.
– Знаю, – согласилась она. – Правосудие может быть слепым, но закон не слеп. Он видит, когда и кого выбирает, потому что находится в ведении людей, которые видят, когда и кого выбирают. – Эстер продолжала хмуриться.
Они не обсуждали еще эту тему, хотя она давно стояла между ними, и вот теперь подошли к ней. Монк понимал это и рассчитывал, что Эстер тоже понимает. С кем-нибудь другим разговор бы прошел мимо. Предмет был слишком деликатным и мог оказаться весьма болезненным. Обдумывать его в присутствии Эстер было почти то же самое, что и обсуждать вслух.
– Ты уверена, что это не твой молодой человек и его отец? Или его друзья? Расскажи мне о нем…
Ему опять пришлось ждать ее ответа. Старик за соседним столом разразился приступом кашля. Где-то позади него рассмеялась женщина – они слышали ее, но не видели. В помещении становилось все теплее.
– Нет, не уверена, – ответила Эстер так тихо, что Монку пришлось, не обращая внимания на остатки еды на столе, наклониться вперед, чтобы расслышать ее. – Следствие ведет Ивэн. Да ты, наверное, и сам знаешь. Ему не удалось выяснить, что они делали в Сент-Джайлзе. Вряд ли что-то достойное восхищения. – Эстер заколебалась, и на ее лице отразилась глубокая печаль. – Не думаю, что он совершил бы такое… Не по своей воле, не намеренно…
– Но ты уверена? – быстро уточнил он.
Эстер посмотрела ему в лицо, надеясь найти в нем хоть какое-то утешение, и не нашла.
