– Это не физическое повреждение. – Не успев хорошенько взвесить все «за» и «против», она сказала правду и теперь уже не могла остановиться. – Что бы он ни увидел в ту ночь, это оказалось настолько ужасно, что повлияло на его мозг.
У Артура загорелись глаза.
– Значит, в один из дней речь может вернуться к нему?
Что нужно сказать? Как будет лучше для Риса?
Артур наблюдал за ней; на его лице снова отразилась тревога.
– Может? – повторил он.
– Это возможно, – осторожно ответила Эстер. – Но пока ожидать этого не стоит. Восстановление речи может занять долгое время.
– Ужасно! – Артур засунул руки глубоко в карманы. – Вы знаете, раньше он был таким веселым! – Он смотрел на нее со всей серьезностью. – Мы вместе проделывали разные штуки, он и я… и Дьюк иногда. Он отличался такой тягой к приключениям. Бывал ужасно храбрым и мог всех нас рассмешить. – На его лице отразилось страдание. – Что может быть хуже, когда в голове полно мыслей, а ты лежишь и не можешь высказаться? Думаешь о чем-то интересном и ни с кем не можешь поделиться! Что толку в шутке, если ты не в состоянии ее произнести и кого-то рассмешить? Не можешь поговорить ни о прекрасном, ни об ужасном, даже позвать на помощь, сообщить, что голоден или напуган до смерти. – Артур покачал головой. – Как вы узнаёте, что он чего-то хочет? Даете ему рисовый пудинг, когда он, возможно, хочет хлеба с маслом?
– Все не так плохо, – мягко ответила Эстер, хотя, по сути, Артур задавал верные вопросы. Рис не мог поделиться своей болью и мучающими его страхами. – Я задаю вопросы, он в состоянии отвечать, покачивая или кивая головой. Я довольно удачно угадываю, чего ему хочется.
– Но это не одно и то же, согласитесь! – снова с горечью воскликнул он. – Рис когда-нибудь сможет ездить или скакать на лошади? Будет танцевать, получится ли у него играть в карты? Он так ловко управлялся с картами… Никто не мог тасовать быстрее его. Это злило Дьюка, потому что он не мог за ним угнаться. Вы можете чем-нибудь помочь, миссис Лэттерли? Ужасно стоять в стороне и просто наблюдать за ним. Я чувствую себя таким… бесполезным!
– Вы не бесполезны, – заверила Эстер. – Ваши посещения придают ему сил. Дружба всегда помогает.
На лице его вспыхнула и тут же исчезла улыбка.
– Тогда мне лучше вернуться и поговорить с ним еще. Благодарю.
Но Артур оставался у Риса не так долго, как обычно, и когда Эстер после ухода братьев Кинэстонов поднялась к больному, то увидела, что тот лежит, задумчиво глядя в потолок, с выражением затаенного страдания на лице, уже хорошо ей знакомого. Эстер оставалось только догадываться, что его встревожило. Спрашивать не хотелось, это могло ухудшить ситуацию. Вероятно, встреча с Дьюком Кинэстоном, не столь тактичным, как его брат, напомнила Рису о прошлом, когда все они были полны сил, немного безрассудны и считали, что им все по плечу. Двое братьев такими и остались. А Рис принимал их, безмолвно лежа в постели. И даже не мог поддержать беседу остроумным замечанием.
Или он вспоминал об их общей страшной тайне?
Медленно повернув голову, Рис взглянул на Эстер. Взгляд его был изучающим, но холодным, отстраненным.
– Ты захочешь снова увидеться с Дьюком Кинэстоном, если тот придет? – спросила она. – Если предпочтешь с ним не встречаться, я ему откажу. Причину я придумаю.
Рис глядел на Эстер, ничем не показывая, что слышит ее.
– Не похоже, что он нравится тебе так же, как Артур.
На этот раз его лицо выразило целую гамму чувств: юмор, раздражение, нетерпение, а потом – покорность. Приподняв голову на дюйм или два, он глубоко вздохнул, и его губы задвигались.
Она склонилась к нему – слегка, чтобы не мешать.
Выдохнув воздух, Рис повторил попытку. Он артикулировал слова губами, но Эстер не могла их прочитать. У него пересохло горло, и он в отчаянии смотрел на нее.
Положив ладонь ему на руку повыше повязки, она сжала пальцы, ободряя его.
– Это насчет Дьюка Кинэстона?
На секунду смутившись, Рис мотнул головой; глаза его наполнились одиночеством и смятением. Он хотел что-то сообщить Эстер, и безуспешные попытки его расстраивали.
Сиделка не могла уйти. Надо попробовать, надо рискнуть, несмотря на то что говорил доктор Уэйд. Он так мучается…
– Это связано с той ночью, когда ты пострадал?
Рис очень медленно кивнул, словно теперь уже не был уверен, продолжать или нет.
– Тебе известно, что произошло? – очень тихо спросила она.
Его глаза заблестели от слез; он отвернул голову и дернул рукой, сбрасывая ее ладонь.
Спросить напрямую? Как это на нем отразится? Может ли настоятельный призыв вспомнить и ответить вызвать жестокое потрясение, о котором предупреждал доктор Уэйд? И сможет ли она справиться с приступом, если тот произойдет?
Рис все так же глядел в сторону и не двигался. Эстер больше не видела его лица и не могла догадываться о его чувствах.
Доктор Уэйд глубоко озабочен состоянием Риса, но сам он не слабый и не трусливый человек. Он видел много страданий, сам преодолевал опасности и трудности. Его восхищали мужество и несгибаемая внутренняя сила.
Суждение Эстер о докторе и стало ответом на ее же вопрос. Она должна выполнять его инструкции, по сути являющиеся недвусмысленными приказами.
– Ты хочешь мне о чем-то рассказать? – спросила она.
Рис медленно повернул к ней голову. В его глазах блеснула боль. Он покачал головой.
– Тебе просто хотелось бы поговорить?
Он кивнул.
– Хочешь побыть один?
Рис покачал головой.
– Мне остаться?
Он снова кивнул.
К вечеру Рис выглядел уставшим и очень рано уснул. Эстер сидела возле камина напротив Сильвестры. В комнате было тихо, лишь дождь стучал в окна. В камине горел огонь; время от времени проседали на решетке угли. Сильвестра вышивала – ее игла сновала по полотну, отсвечивая серебром.
Эстер бездельничала. Штопать было нечего, и никто не ждал от нее письма. И тяги писать она не испытывала. Единственная женщина, которой она могла доверить свои чувства – леди Калландра Дэвьет, – путешествовала по Испании, постоянно переезжая с места на место. И не было адреса, по которому она могла получить письмо от Эстер.
Сильвестра взглянула на сиделку.
– Думаю, дождь снова сменится снегом, – со вздохом сказала она. – В феврале Рис планировал поездку в Амстердам. Он очень хорошо катался на коньках. У него хватало для этого занятия и грации, и смелости. Получалось даже лучше, чем у отца. Конечно, ростом повыше он… Не знаю, имеет ли это значение?
– Я тоже, – быстро ответила Эстер – Вы же знаете, он может выздороветь.
В неярком свете газовых ламп и отблесках огня от камина огромные глаза Сильвестры блеснули горечью.
