Когда наступил антракт, Эстер поняла, что чувствует себя до смешного неловко.
– Вам нравится? – спросил Рэтбоун, следуя за ней в фойе, где подавали закуски.
– Да, благодарю вас, – отвечала она, надеясь, что он не станет расспрашивать о сюжете.
– Вы сможете рассказать, что я пропустил, если призна́юсь, что не обращал внимания на пьесу и мысли мои носились неизвестно где? – негромко спросил он. – Чтобы я мог понять второй акт.
Эстер лихорадочно соображала. Надо сконцентрироваться на его словах, а не на том, что они могут значить! Не следует делать поспешных выводов и, возможно, смущать их обоих. Иначе она потеряет его дружбу. С ней будет покончено, даже если ни один из них в этом не признается, а это больно.
Эстер взглянула на Рэтбоуна с непринужденной улыбкой, но постаралась, чтобы та не получилась холодной или заученной.
– У вас новое дело, которое вас беспокоит?
Воспользуется он этой лазейкой или она угадала? Ему предоставлена такая возможность.
– Нет, – почти сразу отверг ее Оливер. – Полагаю, в каком-то смысле это имеет отношение к праву, но меня главным образом занимает не правовой аспект.
На этот раз она не смотрела на него.
– Правовой аспект чего?
– Того, что меня занимает.
Проводя ее через скопление зрителей, он положил ладонь ей на спину, и Эстер почувствовала, как по ее телу побежало тепло. Ощущение было успокаивающее и пугающе приятное. Почему оно ее пугает? Это же смешно!
Потому что к нему легко привыкнуть. Нежность и сладость ощущения чрезвычайно соблазнительны. Это все равно что выйти на солнце и понять, насколько ты замерзла…
– Эстер!
– Да?
– Наверное, это не самое подходящее место, но…
Не успел Оливер закончить то, что собирался сказать, как путь ему преградил дородный мужчина с седыми волосами и самого добродушного вида.
– Боже мой, Рэтбоун, ты словно в облаках витаешь, дружище! Клянусь, я видел, как ты прошел мимо полудюжины приятелей, словно и не подозревал об их существовании! Должен ли я отнести это на счет твоей очаровательной спутницы, или у тебя какой-то особо сложный случай? Похоже, из великого множества дел ты склонен выбирать чертовски трудные!
Рэтбоун захлопал глазами. Редко случались ситуации, в которых он так себя вел.
– Насчет моей спутницы, безусловно, – без колебаний ответил он. – Эстер, позвольте представить вам судью мистера Чарльза. А это мисс Эстер Лэттерли.
– Ага! – удовлетворенно произнес Чарльз. – Теперь я узнал вас, мэм. Вы – та самая замечательная леди, что нашла столь убедительные доказательства в деле фон Рюстов. В Крыму, не так ли? Невероятно! Как меняется мир. Не уверен, что мне это нравится, но, полагаю, тут ничего не поделаешь. Быть может, все к лучшему, а?
В другой обстановке она бы с вызовом спросила, что он имеет в виду. Ему не нравится, что у женщин появилась возможность сделать такой вклад в развитие общества, какой сделала Флоренс Найтингейл? Не нравится свобода женщин? Не нравится, как они используют знания и умения, наделяющие их властью, хотя бы временной? Подобное отношение приводило ее в ярость. Эстер считала его отжившим, слепым, основанным на мужском самомнении и невежестве. Оно было хуже, чем несправедливым; оно было опасным. Вот такой зашоренный идиотизм и вел к тому, что боевыми действиями в Крыму руководили неадекватные люди, а это стоило жизни бесчисленному множеству солдат.
Эстер уже набрала воздуху, чтобы броситься в атаку, когда вспомнила, что совсем рядом, касаясь ее локтя, стоит Рэтбоун, и выдохнула. Он страшно смутится, хотя, правду сказать, наполовину согласен с ней.
– Боюсь, мы все находимся в такой ситуации, сэр, – любезно сказала она.
– Многие вещи мне совершенно не нравятся, но я еще не нашел способ их изменить.
– Свалился как снег на голову, – сухо сказал Рэтбоун, когда они пожелали судье мистеру Чарльзу доброго вечера и отошли на несколько ярдов. – Вы вели себя с ним необычайно тактично! Я думал, вы призовете его к ответу за самонадеянные взгляды.
– Полагаете, это изменило бы его взгляды хоть на йоту? – спросила Эстер, выгибая бровь.
– Нет, моя дорогая, – ответил Оливер с улыбкой, делая усилие, чтобы не захохотать. – Но я впервые вижу, чтобы подобные соображения вас останавливали.
– Тогда, возможно, мир действительно меняется? – предположила она.
– Прошу вас, не позволяйте ему измениться слишком уж сильно, – попросил он с такой нежностью, что Эстер удивилась. – Я ценю уместный такт, но мне не хотелось бы, чтобы вы стали похожи на остальных. Вы мне действительно нравитесь такою, какая вы есть. – Легко коснулся ее руки. – Хотя временами это меня тревожит. Может, это хорошо – иногда чувствовать неуверенность? Чтобы не стать самодовольным?
– Я никогда не считала вас самодовольным.
– Нет, считали. Но, уверяю вас, если вы снова подумаете так, то ошибетесь. Я никогда в жизни не чувствовал такого беспокойства и такой неуверенности в себе.
Внезапно Эстер тоже ощутила неуверенность. Смутившись, она вдруг подумала о Монке.
Ей очень нравился Рэтбоун. Она высоко ценила его исключительные качества. Уильям был непостижим, упрям, а временами капризен и холоден. Но она не могла от него отвернуться. Сейчас ей не хотелось, чтобы Рэтбоун сказал что-нибудь, требующее ответа.
Ее сердце снова успокоилось. Эстер улыбнулась и коснулась ладонью его щеки.
– Тогда давайте забудем про вчера и завтра и просто оставим себе этот вечер, как островок дружбы и доверия, которые не подлежат сомнению. Я понятия не имею, о чем пьеса, но поскольку зрители постоянно смеются, полагаю, она достаточно остроумна.
Рэтбоун глубоко вздохнул и улыбнулся в ответ. На его лице вдруг выразилось облегчение. Склонив голову, он поцеловал руку, коснувшуюся его щеки.
– Значит, она мне очень понравится.
* * *
Когда на следующий день пришел доктор Уэйд, его сопровождала сестра, Эглантина, снова, как и ранее, выразившая Сильвестре сочувствие. Вела она себя с молчаливым пониманием, которое Эстер теперь оценила по достоинству. В первый раз ей показалось, что Эглантина просто не знает, что сказать. Присмотревшись, мисс Лэттерли пришла к выводу, что та осознает всю ненужность слов – они могли лишь умалить события, слишком трагичные для обыденной речи.
Когда подруги удалились в гостиную, Эстер взглянула на Корридена Уэйда. Он выглядел явно уставшим, по морщинкам вокруг рта и глаз угадывалось переутомление. В осанке отсутствовала прежняя энергичность.
– Могу я чем-нибудь помочь, доктор Уэйд? – озабоченно спросила Эстер. – Неужели я не в состоянии облегчить вашу ношу? Представляю себе, сколько у вас других пациентов, и в больнице, и по домам… – Она пыталась поймать его взгляд. – Когда вы в последний раз думали о себе?
