– Простите меня, – робко сказала Эстер. – Я понимаю, что здесь ничего нельзя сделать.
– Кое-что можно, – отвечал он, озабоченно сдвигая брови, словно пытаясь с чем-то разобраться. – Он меня озадачил. Я вошел к нему, убежденный – в силу обстоятельств и свидетельств – в его виновности. Теперь, после разговора с ним, не знаю, что и думать. Я даже не вижу других возможных объяснений. Если это не он, то почему не ответить, кто убил отца? Почему он не говорит, из-за чего они поссорились? Вы видели его лицо, когда я спросил?
У Эстер никаких предположений не было. Она не спала ночами, ломая голову над теми же вопросами.
– Единственное, что приходит на ум, – он защищает кого-то, – тихо выговорила мисс Лэттерли. – А люди, которых он стал бы защищать, – это семья и близкие друзья. Не представляю, чтобы Артур Кинэстон мог совершить такое. А из семьи здесь только мать…
– Что вы знаете о миссис Дафф? – спросил Оливер, бросая взгляд вниз. В вестибюле послышались шаги; кто-то шел к обитой сукном двери, ведущей в помещения для прислуги. – Возможно ли, что она совершила нечто, из-за чего Рис готов пострадать, лишь бы спасти ее?
Эстер заколебалась, хотя сначала собиралась с ходу отвергнуть такую возможность. Ей живо вспомнилось, как разозлился Рис на Сильвестру, с какой радостью причинил ей боль. Конечно, он не стал бы ее защищать! Потом она сказала себе, что с любовью и виной все всегда неясно. Возможно, он ее одновременно и любит и ненавидит, и знает что-то, за что презирает мать, но никогда ее не выдаст.
– Я не знаю, – произнесла она вслух. – Чем больше я об этом думаю, тем меньше уверена. Но я понятия не имею, что это может быть.
Рэтбоун внимательно посмотрел на нее.
– В самом деле?
– Конечно! Если б я знала, то сказала бы вам.
Он кивнул.
– Тогда, если мы хотим помочь Рису, придется узнать больше, чем мы знаем сейчас. Поскольку он рассказать не может, а миссис Дафф, полагаю, либо не захочет, либо окажется не в состоянии сделать это, мы должны использовать другие средства. – В глазах у него мелькнули веселые искорки. – Никого лучше Монка я не знаю, если он согласится, а пока надо подготовить миссис Дафф.
– Думаете, она может отказаться? – спросила Эстер, тут же со страхом поняв, что та вполне может. – Но тогда… логично предположить… что она скрывает что-то еще более ужасное?
– Я так сформулирую предложение, что ей крайне трудно будет отказать, – пообещал Рэтбоун. – Еще мне хотелось бы поговорить с Артуром и Дьюком Кинэстонами. Что вы о них можете рассказать?
– Мне трудно поверить, что Артур относится к главным действующим лицам в этом деле, – искренне отвечала Эстер. – Он честен и открыт, и это не может не нравиться. Другое дело его старший брат, Мармадьюк. – Она прикусила губу, – Мне гораздо легче представить, как он отвечает жестокостью на вызов или на критику, не говоря уже про прямую угрозу. Он скор на язык и умеет словами причинить боль. – Честность заставила ее продолжить: – Но он приходил сюда навестить Риса и определенно не принимал участия в такой драке, которая закончилась смертью Лейтона Даффа и довела Риса до нынешнего состояния. Хотя мне хотелось бы сказать, что принимал…
Рэтбоун улыбнулся.
– Понимаю, моя дорогая, и слышу это в вашем голосе. Тем не менее я навещу их. Не считая приглашения Монка, мне нужно с чего-то начать. Наверное, нам лучше пойти и обнадежить миссис Дафф хотя бы тем сообщением, что мы приступаем и готовы дать бой всем трудностям.
Как и говорил, Рэтбоун попросил у Сильвестры разрешения нанять кого-нибудь, чтобы больше узнать о событиях, – не просто ради поиска материальных доказательств, как это принято в полиции, а с целью помощи Рису. Он так сформулировал свою просьбу, что миссис Дафф не могла отказать, не вызвав подозрений в желании пренебречь сыном ради укрывательства кого-то еще.
Также он спросил адрес Кинэстонов, и Сильвестра рассказала, что Джоэл Кинэстон знает Риса с детства и, как она уверена, окажет всю возможную помощь.
После ухода Рэтбоуна миссис Дафф, бледная и напряженная, повернулась лицом к Эстер.
– Он действительно сможет что-то сделать, мисс Лэттерли? Или мы ввязываемся в борьбу, которую проиграем, потому что отказ от нее считаем трусостью и предательством того, чем восхищаемся, а именно отваги и чувства чести? Прошу вас, ответьте мне честно. Лучше мне сейчас узнать правду. Время для успокоительной лжи, пусть даже из лучших побуждений, прошло. Мне нужно знать правду, чтобы принять необходимые решения.
– Не знаю, – честно ответила Эстер. – Никто из нас не может знать это, пока дело не рассмотрено и не завершено. Я видела много судебных процессов, и некоторые закончились совсем не так, как ожидалось. Никогда не сдавайтесь, пока остается хоть малейшая надежда, и боритесь до конца. А мы сейчас очень далеки от этой точки. Поверьте мне, если кто и способен смягчить даже худшие обстоятельства, так это сэр Оливер.
Сильвестра едва заметно улыбнулась, глаза ее подернулись грустью.
– Вы его очень любите, не так ли. – Вряд ли это был вопрос.
Эстер почувствовала, как у нее зарделись щеки.
– Да… да, я отношусь к нему с большим уважением. – Слова прозвучали высокопарно и нелепо, почти ханжески; Рэтбоун заслуживал большего. Но мысленно она видела образ Монка так четко, что не рискнула вводить Сильвестру в заблуждение, как той, похоже, хотелось. Ее нетрудно было понять. Речь шла о сладостном и прекрасном чувстве, том чувстве, что устремлено в будущее, в мир, который для Сильвестры отныне заполнен тьмой, жестокостью, крушением всех надежд.
– Я… – снова заговорила Эстер. – Я действительно очень… высоко ценю его.
Сильвестра проявила чуткость и не стала расспрашивать дальше; мисс Лэттерли извинилась, сказав, что должна подняться посмотреть, как там Рис.
Она нашла его лежащим в той же позе; он смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. Эстер присела на кровать.
– Мы не сдадимся, – спокойно сказала она.
Рис взглянул ей в лицо; его черты вдруг исказились гневом, и он отвернулся.
Эстер подумала, что нужно встать и уйти. Возможно, Рису надо побыть одному. Потом она всмотрелась в него внимательнее, угадала за гневом отчаяние и решила не уходить. Просто сидела и ждала, молча, не шевелясь. По крайней мере, пусть знает, что она достаточно неравнодушна к его переживаниям, чтобы остаться.
Ближе к ночи вернулся Рэтбоун. Его проводили в обеденный зал, где Эстер с Сильвестрой сидели за ужином, вяло ковыряясь в тарелках и стараясь съесть хоть немного, чтобы не обидеть повара.
Они замерли, когда вошел Рэтбоун; вид у него был мрачный.
– Добрый вечер, сэр Оливер, – сказала Сильвестра хриплым голосом. – Вы… узнали что-нибудь? Может, покушаете? Если хотите поужинать… я… – Она замолчала, заранее боясь того, что услышит.
Рэтбоун уселся, но есть не стал.
