Как ей хотелось, чтобы Монк почувствовал то же сострадание и согласился – не ради нее, а ради Риса!.. нет, не совсем так. Ей хотелось, чтобы он согласился и ради нее тоже, как Рэтбоун. И ей стало бы стыдно, что он так сделал.
Но все, что имело значение, – это Рис. Его жизнь.
– Ты разузнал об изнасилованиях, – сказала она Монку. – Теперь мог бы узнать о самом Рисе и его отце. Уточнить, знал ли Лейтон Дафф про дела сына, пошел ли за ним, чтобы попробовать остановить.
– Это вряд ли вам поможет, – с горечью заметил Уильям. – Представления не имею, чем вообще здесь можно помочь.
– Ну попробуй! – вдруг закричала на него Эстер. В ней вскипели гнев, боль, злость на собственную беспомощность. – Я не верю, что Рис злодей или безумец. Должно быть что-то еще… какое-то горе, какие-то терзания… я не знаю… что-то должно быть! Поищи это!
– Ты проиграла, Эстер, – с внезапной мягкостью в голосе сказал Монк. – Хватит сражаться. Это никому не принесет добра.
– Нет, не проиграла… – Ей хотелось плакать. Она чувствовала, как слезы выступают на глазах и рыдания сжимают горло. Все это так нелепо… – Прошу… попробуй! Мы можем сделать что-то еще!
Монк, не отрываясь, смотрел на нее. Он не верил ей, и Эстер видела это по его лицу.
– Ладно, попробую, – согласился он и поглубже засунул руки в карманы. – Но это бесполезно.
– Спасибо, – быстро отозвался Рэтбоун. – Это лучше, чем бездействие.
Уильям тяжело вздохнул.
– Хватит капать на пол. Рассказывайте, что знаете…
Глава 11
Монк был убежден, что любые попытки найти смягчающие вину Риса Даффа обстоятельства обречены на провал. Неумение сдерживать порочные наклонности и вспыльчивый нрав неуклонно вели его от изнасилований к убийству, что и случилось.
Любопытно, что Уильям не мог простить ему именно избиения. Оно казалось ему неоправданным упражнением в жестокости.
Тем не менее ради Эстер Монк решил попробовать. Он сказал, что попробует – возможно, поддавшись настроению той минуты, – и связал себя обещанием.
Тем не менее отправляясь в Сент-Джайлз, сыщик почти не думал об этом. Он все никак не мог стереть из памяти то презрительное выражение, которое видел в глазах знавших его в прошлом людей. Им больше нравился Ранкорн, его жалели. Теперь Ранкорн досаждал ему, как незажившая потертость на коже. Напыщенный, узколобый, эгоистичный. Но, может быть, он не всегда был таким? Монк допускал, что между ними произошло нечто, изуродовавшее его природный характер.
Если б кто-то предложил это объяснение в качестве оправдания его собственного поведения, то Уильям отверг бы его – он не нуждался в оправданиях. Если б он не обладал силой, прямотой и смелостью, позволяющими подняться над ситуацией, тогда да, пришлось бы. Он мог бы смягчить суждения о других, но потакать себе не собирался.
Монк ехал по Оксфорд-стрит на юг, размышляя, что через минуту-две кэб остановится, он выйдет и остаток пути пройдет пешком – пока неясно, в каком направлении. Все вокруг пребывало в движении, покрикивали извозчики, воздух полнился ржанием лошадей, бряцаньем упряжи и шипением колес под дождем.
Нужно переключить внимание на Риса Даффа. Что искать?
Какие могут быть смягчающие обстоятельства? Случайность исключена. Схватка была долгая и упорная и продолжалась до тех пор, пока оба участника не потеряли способность двигаться. Провокация? В отношении Лейтона Даффа – да, возможно; он пришел в ужас и разъярился, узнав, что творит сын. В отношении Риса? Маловероятно.
Если только еще прежде не состоялась другая ссора, достигшая кульминации на Уотер-лейн. Это что-нибудь изменило бы? Существуют ли обстоятельства, при которых можно понять жестокое убийство? Монк не представлял себе такого. Лейтон Дафф умер не от удара в голову, нанесенного сгоряча. Его забили до смерти – удар за ударом, удар за ударом…
Кэб остановился. Уильям вышел, заплатил извозчику и зашагал под дождем к повороту в первый попавшийся переулок. В нос ударил знакомый запах грязи. Тесную серую улочку обступили серые дома с кривыми стенами. Поскрипывало дерево, ветер хлопал тряпками, свистел в разбитых стеклах, и складывалось впечатление, что сейчас вот-вот что-нибудь неминуемо рухнет.
«Святая земля» была все той же, что и двадцать лет назад, только стала опасней. Сыщик поднял воротник, руки засунул поглубже в карманы. Ступать приходилось прямо в лужи; сточные канавы повсюду переполнились. Оставалось только полагаться на пару старой обуви, специально сохранявшуюся для такого рода вылазок.
Что заставило Лейтона Даффа пойти за Рисом именно в тот вечер? Увидел ли он нечто, заставившее понять, чем занимается сын, и приведшее его в неописуемый ужас? Что это могло быть и почему Ивэн этого не обнаружил? Или Лейтон Дафф уничтожил найденное? Или взял с собой, чтобы предъявить Рису? Если да, то почему это что-то не нашли на его теле? Рис ведь остался на месте. Быть может, улику унесли и, предположительно, уничтожили Артур или Дьюк Кинэстоны?
Или никакой улики не было, а Лейтон Дафф все знал или, по крайней мере, подозревал заранее? Почему в тот вечер он решил отправиться за Рисом?
Возможно ли, что он ходил за ним и раньше?
Монк пересек тесный двор с кузницей в одной из построек.
Жар горна и горячего металла, мокрой конской шкуры и навоза ощущался с расстояния в несколько ярдов. Он постарался побыстрее пройти мимо манящего тепла, и тут ему в голову пришла новая идея. Может быть, Лейтон Дафф сам пользовался услугами проституток и поэтому узнал о поведении Риса? И, кстати говоря, как он узнал? Возможно ли, что Рис вернулся пораненный и вынужден был объяснить отцу, откуда на нем кровь или синяки с царапинами? Наверняка нет. У него дома все условия для соблюдения секретности. Или он мог дать другое, простое объяснение. Мог сослаться на боксерский поединок, зашедший слишком далеко, на неприятность при езде верхом, на уличную стычку, падение, на дюжину причин. Лейтону пришлось бы советоваться с Сильвестрой и проверять, могло ли такое случиться с сыном.
Но что, если Лейтон оказался в том месте сам по себе, возможно, с одной из тех проституток? Это разом объясняло его осведомленность о визитах Риса в СентДжайлз, о серии изнасилований и избиений, а также ярость, охватившую Риса в тот момент, когда отец, возможно, ударил его. Такой ханжеский поступок мог просто взбесить его.
А если взять еще более мрачную ноту, то могло ли знание о связи отца с гулящими женщинами объяснить жестокость Риса по отношению к проституткам? Могло ли у него возникнуть чувство обиды за семью и особенно за мать? Это уже похоже на какое-то смягчающее обстоятельство… если это правда… если это доказуемо…
Вопрос нужно ставить так: видел ли кто-нибудь Лейтона Даффа в Сент-Джайлзе по ночам, исключая ночь его смерти? Знают ли его в каком-нибудь борделе? Само собой, наглядно; столь искушенный в жизни человек вряд ли назовется собственным именем. Для общества одно дело знать, что масса джентльменов развлекается в подобных местах, и совсем другое – застать одного из них в борделе. Репутация неизбежно пострадает, и, возможно, весьма серьезно.
