— Ну, понимаешь… мы были в пути шесть месяцев, пытаясь попасть в Нью-Йорк. Постоянно в опасности. Никогда не останавливались на одном и том же месте дольше, чем на ночь. А потом еще полтора месяца путешествия в Индианаполис.
Я поразмышлял над этим и попытался представить в четыре раза больше трудностей, чем я уже испытал.
— Думаю, это может испортить новые отношения.
Лео кивнул, нахмурившись.
— Калипсо жила на своем острове тысячелетиями, чувак. Она увлекалась садоводством, шитьем, украшением своего окружения. Невозможно заниматься подобным, когда у тебя нет дома. И факт в том, что я… я увез и отнял у нее это.
— Ты спас ее, — сказал я. — Боги не особо спешили освободить ее из тюрьмы. Она могла оставаться на том острове еще тысячи лет.
Лео дожевал последний кусок и проглотил его с таким видом, словно тофу превратился в кусок глины (что, как по мне, не было бы значительной переменой).
— Иногда она рада этому, — сказал он. — В остальное время, без своих способностей, бессмертия… это словно… — он потряс головой. — Я чуть не сравнил наши отношения с механизмом. Ей бы это очень не понравилось.
— Я не против механизмов.
Он поставил тарелку на тумбочку.
— Двигатель рассчитан на определённую нагрузку, понимаешь? Если он будет работать слишком быстро и долго, то начнет перегреваться.
Это я понимал. Даже моя солнечная колесница обижалась, когда я целый день использовал ее в виде Мазерати.
— Вам нужно время, чтобы привыкнуть. У вас даже не было возможности узнать, какая пара из вас получилась, без всех этих опасностей и постоянных перемещений.
Лео улыбнулся, но в его глазах не было обычного озорного блеска.
— Ага. Вот только опасности и постоянные перемещения — большая часть моей жизни. Я… я не знаю, как это исправить. Если вообще можно исправить.
Он снял с себя комбинезон.
— Хватит на этом, лучше поспать, пока есть возможность, Солнышко. Я валюсь с ног.
— Не называй меня Солнышком, — недовольно сказал я.
Но было уже поздно. Когда Лео отключается, он делает это не хуже дизельного мотора — ложится на бок и начинает храпеть.
Мне повезло меньше. Я долго лежал в кровати, считая золотых плотоядных овец в голове, пока не заснул беспокойным сном.
Глава 11
Типы без голов
Четыре за один сон
За что? Хнык. Хнык. Хнык
ЕСТЕСТВЕННО, сны мои были ужасны.
Я стоял у подножия неприступной крепости в безлунную ночь. Передо мной на сотни футов вверх вытянулись грубо высеченные каменные стены. Вкрапления полевого шпата сверкали, как звёзды.
Сперва я не слышал ничего, кроме свистящих криков сов в лесах позади меня — звуки, всегда напоминавшие о ночах в Древней Греции. Но затем в основании крепости камень заскрёб по камню, из ниоткуда появился небольшой проход, и из него выбрался молодой человек с тяжёлым мешком за плечами.
— Давай! — прошипел он кому-то, всё ещё скрытому темнотой туннеля, и поднялся на ноги.
Содержимое мешка стучало и лязгало. Либо он шёл сдавать бутылки (что вряд ли), либо награбил немало сокровищ.
Он повернулся ко мне, и я узнал его. В тот же момент мне захотелось кричать в тон совам.
Это был Трофоний. Мой сын.
Знаете это чувство, когда у тебя есть смутное подозрение, что ты стал кому-то отцом пару тысяч лет назад, но уверенности в этом нет? И вот ты видишь этого ребёнка, выросшего во взрослого мужчину, и, глядя в его глаза, без тени сомнения понимаешь, что он твой. Да, я вполне уверен, вам знакомо это чувство.
Я не помнил, кто его мать. Может быть, жена царя Эргина? Она была красотка. Блестящие тёмные волосы Трофония напомнили мне о ней, однако его крепкое телосложение и прекрасное лицо — волевой подбородок, идеальный нос и алые губы… Да, сногсшибательную внешность он определённо унаследовал от меня.
Его глаза светились уверенностью, будто говоря: «Да-да, я только что выполз из туннеля, но по-прежнему выгляжу потрясающе».
Из прохода появилась ещё одна голова. Должно быть, второй был шире в плечах, так как сейчас испытывал определённые трудности.
Трофоний тихо засмеялся:
— Я говорил тебе не есть так много, брат.
Несмотря на видимые усилия, второй поднял голову и расплылся в ухмылке. Он совсем не походил на Трофония. Его волосы были светлыми и вьющимися, лицо, простодушное и глупое, изрядно походило на морду дружелюбного осла.
Я понял, что это Агамед — единоутробный брат Трофония. Он не был моим сыном: бедному мальчику не посчастливилось оказаться настоящим потомком Эргина и его жены.
— Не могу поверить, что это сработало, — проговорил Агамед, высвобождая руку.
— Конечно, сработало, — ответил Трофоний. — Мы знаменитые архитекторы, мы воздвигли храм в Дельфах. С какой бы стати Гирией не доверил нам постройку своей сокровищницы?
— Дополненную тайным туннелем.
— Ну, он никогда не узнает о нём. Старый параноик посчитает, что это его слуги украли все сокровища. Но всё равно шевелись, Толстячок.
Агамед был слишком занят, чтобы освободиться, он хохотал, но всё же вытянул одну руку:
— Помоги мне.
Трофоний закатил глаза, кинул мешок с сокровищем на землю… И тем самым активировал ловушку.
Я знал, что будет дальше. Я вспомнил эту историю, когда увидел братьев, но от этого наблюдать было ничуть не легче. Царь Гирией действительно был параноиком. Он давным-давно обыскал сокровищницу, нашёл туннель, но никому не сказал об этом, не перенёс сокровища, а просто установил смертельную ловушку и стал ждать того, кто собрался его ограбить.
Трофоний кинул сумку с золотом на растяжку, которая активировалась, только когда кто-то выбирался из туннеля. Царь хотел поймать предателей на горячем.
С ближайшего дерева в небо яростной вспышкой выстрелил механический лук. Снаряд прочертил в темноте яркую красную дугу, и поддерживающая балка туннеля рухнула, похоронив нижнюю половину тела Агамеда под каменными обломками.
Агамед резко выдохнул. Его рука повисла, глаза чуть не выкатились из орбит, и он зашёлся кашлем с кровью. Трофоний в ужасе закричал, подбежал к брату и потянул его на себя, но этим лишь заставил его закричать.
— Оставь меня, — сказал ему Агамед.
— Нет! — слёзы катились по лицу Трофония. — Это моя вина. Это была моя идея. Я приведу помощь. Я… Я скажу стражникам….
— Они убьют тебя, — прохрипел Агамед. — Уходи. Пока можешь. И ещё: царь знает меня в лицо, — он тяжело дышал, в груди клокотало. — Когда он найдёт моё тело…
