— Там! — закричал я. — «Хорошие вещи»! Нам надо налево!
Калипсо покосилась на консоль:
— Как?
— Должен быть тумблер. Что-то, что поворачивает.
И тут я увидел его. Не на консоли, а впереди, сбоку от путей — старомодный ручной рычаг. Мы не успевали ни остановить поезд, ни пробежать впереди него, чтобы повернуть рычаг.
— Калипсо, держи! — я пихнул ей в руки свою картошку, выхватил лук и наложил стрелу на тетиву.
Когда-то это было бы для меня раз плюнуть, но сейчас точный выстрел с движущегося поезда в одну-единственную точку, где импульс от удара стрелы был бы достаточным, чтобы повернуть рычаг, казался невозможным.
Я вспомнил занятия с моей дочерью Кайлой, тогда, в Лагере Полукровок — её спокойный голос, наставлявший меня в минуты разочарования в человеческой стрельбе из лука. Я подумал о воодушевлении остальных жителях лагеря, когда на берегу выстрелом одолел Колосса Нерона.
Я выстрелил. Стрела врезалась в рычаг и повернула его. Стрелочные рельсы сместились, мы с диким креном перескочили на другую линию.
— Пригнись! — крикнула Калипсо.
Мы пробились сквозь стену бамбука и вырвались в туннель едва достаточной для поезда ширины. К сожалению, мы неслись слишком быстро. Паровозик раскачивался из стороны в сторону, высекая искры из стен туннеля. К тому времени, как мы выскочили из него, паровозик едва не переворачивался.
Он застонал и накренился — чувство, знакомое мне по тем временам, когда приходилось резко маневрировать, чтобы избежать столкновения с запускаемым на орбиту космическим шаттлом или китайским небесным драконом (такие надоедливые!).
— Прыгай! — я схватил Калипсо (да, опять) и выпрыгнул вправо, в то время как цепочка вагонов повернула влево, опрокинувшись с таким звуком, будто армию одетых в бронзу воинов размазали гигантским кулаком (возможно, я размазал пару армий таким способом в старые добрые времена).
Следующее, что я осознал — я стою на четвереньках, прижавшись к земле ухом словно в попытке услышать стадо буйволов — хотя зачем бы?
— Аполлон, — Калипсо потянула меня за рукав пальто. — Поднимайся.
В моей голове пульсировало, она казалась в несколько раз больше, чем обычно, однако я ничего себе не сломал. Волосы Калипсо рассыпались по её плечам, серебряная парка была в песке и кусочках гравия, однако в остальном она казалась невредимой. Возможно, наше божественное строение тел спасло нас от повреждений, а, может быть, это была просто удача.
Мы потерпели крушение в центре круглой арены. Поезд упал на бок и распростёрся по гравию, как мёртвая гусеница, в нескольких футах от того места, где закончились рельсы. По периметру располагались вольеры с животными, стены которых были сделаны из оргстекла, огранённого камнем. Над всем этим возвышались три ряда сидений, как на стадионе. Над амфитеатром протянулся купол из камуфляжных сетей, таких же, что я видел над обителью орангутана, хотя я подозревал, что здесь они должны были служить преградой крылатым монстрам.
Вокруг арены к воткнутым в землю пикам были пристёгнуты цепи с пустыми наручниками. Около них стояли ряды зловеще выглядящих орудий: электрошокеры, палки с петлёй на конце, плётки, гарпуны.
Холодный комок застрял у меня в горле. Мне показалось, что я проглотил грифонью картошку, вот только упаковка, на удивление не пострадавшая, всё ещё находилась в руках у Калипсо.
— Это тренировочный лагерь, — проговорил я. — Я видел такие места раньше. Этих животных готовят к играм.
— Готовят? — Калипсо сердито уставилась на ряды оружия. — И как же?
— Их злят, дразнят едой, морят голодом, учат убивать всё, что движется.
— Варварство, — Калипсо повернулась к ближайшему загону. — Что они сделали с этими бедными страусами?
Сквозь оргстекло на нас пялились четыре птицы, их головы в припадке качались из стороны в сторону. Они выглядели странно. Страусы и так-то странные птицы, но на этих, к тому же, были железные воротники, острые шлемы в духе кайзера Вильгельма и обёрнутые вокруг ног рождественские гирлянды из колючей проволоки. Ближайшая ко мне птица щёлкнула клювом, демонстрируя заострённые стальные зубы.
— Боевые страусы императора, — мне казалось, крыша рухнула мне на грудь. Состояние этих животных печалило меня, но… те же чувства у меня вызывал и Коммод. Игры, которыми он занимался, будучи молодым императором, уже тогда были малоприятными, но сейчас они превратились в нечто намного более ужасное. — Ему нравилось использовать их для учебной стрельбы. Одной стрелой он мог обезглавить бегущую на полной скорости птицу. А когда это наскучивало… — я махнул в сторону тюнингованных птиц.
Лицо Калипсо пожелтело:
— Всех этих животных убьют?
Я был слишком подавлен, чтобы ответить. Я помнил амфитеатр Флавиев во время правления Коммода — блестящий красный песок стадиона, покрытый трупами тысяч экзотических животных, убитых ради развлечения.
Мы двинулись к следующему вольеру. По нему беспокойно расхаживал огромный красный бык, чьи рога и копыта отсвечивали бронзой.
— Это эфиопский бык, — указал я. — Их шкуры невосприимчивы к любому металлическому оружию. Они как Немейский лев, только… эмм, больше и краснее.
Калипсо прошлась мимо ещё нескольких клеток, в которых находились пара арабских крылатых змеев, конь, судя по всему, плотоядный и огнедышащий (я как-то подумывал использовать таких в своей солнечной колеснице, но их содержание обошлось бы слишком дорого).
Волшебница замерла возле следующего вольера:
— Аполлон, сюда.
За стеклом находились два грифона.
Эмми и Джозефина были правы. Это великолепные животные.
Веками с уменьшением их природного ареала обитания дикие грифоны становились всё более и более мелкими и сухопарыми (как и исчезающий трёхглазый горностай или гигантский газопускающий барсук). Единицы оставались способны выдержать вес человека.
Тем не менее особи в вольере были размером со льва. Их светло-коричневая шерсть блестела, как медная кольчуга, рыжие крылья были величественно сложены вдоль спин, орлиные головы щетинились золотисто-белыми гривами. В древности греческий царь отдал бы полную рубинов трирему за подобную способную размножаться пару.
К счастью, я не заметил признаков того, что с ними плохо обращались. Однако оба были прикованы за задние лапы. Грифоны становятся очень вспыльчивыми, будучи хоть как-то ограничены. Как только Абеляр заметил нас, он щёлкнул клювом и издал пронзительный крик, забив крыльями. Он взрыл когтями песок и натянул цепи, пытаясь достичь нас.
Элоиза пряталась в тенях, издавая низкий клокочущий звук, как рык обороняющейся собаки. Она раскачивалась из стороны в сторону, её живот почти касался земли, как если бы…
— О нет! — я боялся, что моё слабое человеческое сердце взорвётся. — Не удивительно, что Бритомартида так отчаянно хочет получить их обратно.
