Её тонкое черное платье закружилось вокруг неё вихрем из сетей.
Затем она исчезла.
Мэг обернулась ко мне.
— Имянаречение?
— Да, — я уставился на её пушистый зеленый кусок хлеба, гадая, можно ли его ещё есть. — Император вроде как мегаломаньяк. Как и в древние времена, он планирует переименовать город в свою честь. Возможно, он также переименует штат, его жителей и месяцы года.
Мэг фыркнула.
— Коммод Сити
[16]?
Лео слегка улыбнулся.
— Что такое?
— Его зовут…
— Не надо, Мэг, — предупредила Джозефина.
— …Коммод, — продолжила Мэг, затем нахмурилась. — Почему мне нельзя называть его по имени?
— Это привлекает внимание, — объяснил я. — Нет нужды давать ему знать, что мы говорим о..
Мэг глубоко вдохнула и заорала.
— КОММОД, КОММОД, КОММОД! КОММОД СИТИ, КОММОДИАНА, ДЕНЬ КОММОДА, МЕСЯЦ КОММОДА! КОММОДМЕН!
Большой зал содрогнулся, будто Вэйстейшн оскорбился лично. Эмми побледнела. Вверху нервно закудахтали грифоны на насесте.
Джозефина заворчала.
— Не надо было этого делать, дорогая.
Лео лишь пожал плечами.
— Ну, если Коммодмен и не смотрел этот канал раньше, то теперь уж точно смотрит.
— Это тупо, — сказала Мэг. — Не ведите себя так, будто он весь из себя такой крутой. Мой отчим… — она запнулась. — Он… он сказал, что Коммод самый слабый из трёх. Мы можем убрать его.
Её слова поразили меня в живот подобно одной из стрел Артемиды с тупым наконечником. (Могу вас уверить, это больно.)
«Мы можем убрать его».
Имя моего старого друга, звучащее снова и снова.
Я с трудом поднялся на ноги. Меня тошнило, мой язык пытался удалить сам себя.
— Ого, ты в порядке, Аполлон? — подбежал ко мне Лео.
— Я…
Ещё один рвотный позыв. Шаткой походкой я направился в ближайший туалет, отдаваясь во власть видению… вернувшему меня в тот день, когда я замыслил убийство.
Глава 19
Нарцисс — это я
Сегодня я твой тренер
И убью тебя
Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ сейчас думаешь. «Но, Аполлон! Ты же божественен. Ты не можешь совершить убийство. Любая вызванная тобой смерть — воля богов и за гранью осуждения. Для меня было бы честью, если бы ты убил меня!»
Мне нравится ход твоих мыслей, дорогой читатель. Это так, я уничтожал целые города своими огненными стрелами. Я навлекал на человечество бесчисленные бедствия. Однажды Артемида и я перебили семью из 12 человек, потому что их мать плохо отзывалась о нашей маме. Вот нахалка!
Ничто из этого я не считал убийством.
Но сейчас я ввалился в ванную, готовый заблевать мной же вычищенный вчера унитаз, и меня поглотили страшные воспоминания.
Я попал в холодный зимний день в Древнем Риме, когда я действительно совершил нечто ужасное.
Сильный ветер промчался по дворцовым залам. В жаровнях угасало пламя. По лицам преторианских гвардейцев никак нельзя было сказать, что им неуютно, но я, минуя их у каждой двери, слышал, как они лязгают бронью, вздрагивая.
Никто не остановил меня, пока я шёл к личным покоям императора. Спросите, почему? Я был Нарциссом, верным личным тренером цезаря.
Сегодня я плохо сохранял свое смертное обличье. Мой желудок переворачивался. Пот струился по шее. Шок от игр этого дня все еще переполнял меня: зловоние туш на полу арены, скандирование кровожадной толпы: «Коммод! Коммод!», император в сверкающих золотых доспехах и пурпурных одеяниях, бросающий отрубленные головы страусов в ложи сенаторов, жестом указывающий мечом на стариков — ты следующий.
Преторианский префект Летус оттащил меня в сторону всего час назад.
— Мы провалились за обедом. Это наш последний шанс. Мы можем убрать его, но только с вашей помощью.
Марция, любовница Коммода, заплакала, вцепившись в мою руку: «Он убьет всех нас. Он разрушит Рим. Ты знаешь, что должно быть сделано».
Они были правы. Я видел список имен — враги, воображаемые или реальные, которых Коммод намеревался казнить завтра. Марция и Летус были на вершине списка, вслед за ними шли сенаторы, аристократы и несколько жрецов из храма Аполлона Целителя. Этого я уже не мог проигнорировать. Коммод зарезал бы их так же беспечно, как своих страусов и львов.
Я распахнул бронзовые двери в покои императора.
— УБИРАЙТЕСЬ! — выкрикнул Коммод из теней.
Бронзовый кувшин пронесся мимо моей головы и с такой силой врезался в стену, что мозаичные плитки покрылись трещинами.
— И тебе здравствуй, — сказал я. — Мне никогда не нравилась эта фреска.
Император моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд.
— А… Это ты, Нарцисс. Тогда проходи. Поторопись! Запри двери!
Я сделал так, как он просил.
Коммод стоял на коленях на полу, держась за кушетку. В роскошной спальне с шелковыми занавесками, позолоченной мебелью и красочными фресками на стенах император выглядел неуместно, как нищий, вытащенный из какого-то переулка Субурры. Его глаза были дикими. Борода блестела от слюны. Рвота и кровь забрызгали простую белую тунику Коммода, что неудивительно, учитывая, что его любовница и префект отравили его вино за обедом.
Но, если бы вы могли заглянуть в прошлое, то поняли бы, что Коммод не сильно изменился с восемнадцати лет, когда нежился в своей походной палатке в Дунайском лесу. Ему был уже тридцать один год, но время едва коснулось его. К ужасу модниц Рима, он отрастил свои волосы и отпустил лохматую бороду, делая себя похожим на своего кумира Геркулеса. В остальном он был бы образцом мужского римского совершенства. Одна только его сила наводила на мысль, что он был бессмертным богом, как часто он сам утверждал.
— Они пытались убить меня, — зарычал он. — Я знаю, что это были они. Я не умру. Я покажу им всем.
Мне было больно видеть его таким. Еще вчера я был так полон надежды.
Мы практиковали приемы боя все время после полудня. Сильный и уверенный, он повалил меня на землю и сломал бы мне шею, если бы я был действительно смертен. После того, как он меня отпустил, мы провели остаток дня, смеясь и разговаривая, как в прежние времена. Не то чтобы он знал, кто я такой на самом деле, но, все ещё притворяясь Нарциссом, я был уверен, что смогу вернуть императору хорошее расположение духа и в итоге пробудить в нем славного молодого человека, которого я когда-то знал.
И все же этим утром он проснулся более кровожадным и безумным, чем прежде.
