— Да! — воскликнул Лео. Замок на двери хранилища щёлкнул, и она подалась внутрь. Повернувшись к нам, Лео ухмыльнулся: — Ну, кто тут лучше всех?
— Я? — однако моё воодушевление быстро пропало. — Ты не меня имел в виду, так?
Лео проигнорировал эту реплику и вошёл в комнату.
Я последовал за ним, и меня мгновенно охватило сильное и неприятное чувство дежавю. За дверью находилась круглая комната со стеклянными перегородками — такая же, как и тренировочный лагерь императора в зоопарке. Но здесь вместо животных содержались люди.
Я был настолько потрясён, что едва мог дышать.
Из ближайшей клетки слева, сжавшись в углу, на меня глядели два болезненно истощённых подростка. Их одежда превратилась в лохмотья, тени бродили в пещероподобных углублениях на ключицах и рёбрах.
Следующую камеру мерила шагами девочка в сером камуфляже. Её волосы до плеч были абсолютно белыми, хотя выглядела она не старше пятнадцати. По ее ярости и энергии я сделал вывод, что схватили её недавно. У неё не было лука, но я был уверен, что это одна из охотниц Артемиды. Когда она увидела меня, то прошагала к стеклу, ударила по нему кулаками и что-то злобно прокричала, однако стекло так заглушало голос, что нельзя было разобрать слов.
Я насчитал шесть камер, каждая из которых была занята. В центре комнаты находился металлический помост с крюками и цепями, похожий на место, где рабов осматривают перед продажей.
— Madre de los dioses
[22], — пробормотал Лео.
Сначала мне показалось, что стрела Додоны задрожала в колчане, но потом я понял, что это меня самого трясёт от злости.
Я всегда презирал рабство. Частично потому, что Зевс дважды делал меня смертным и заставлял служить человеческим царям. Наиболее поэтичное описание? Это отстой.
Но и до этого в моём храме в Дельфах использовался особый способ освобождения рабов. С помощью моих жрецов тысячи людей получили свободу через ритуал, звавшийся продажей верности, в результате которого я, бог Аполлон, становился их новым хозяином и отпускал на волю.
Много позже моей самой большой обидой на римлян стало превращение моего священного острова Делос в крупнейший в регионе рынок рабов. Представляете, какое нахальство? Я отправил армию под предводительством Митридата исправить эту ситуацию, попутно убив двадцать тысяч римлян. Но блин, они заслужили это.
Короче говоря, тюрьма Коммода напомнила мне всё то, что я так ненавижу в старых добрых временах.
Мэг подошла к камере с истощёнными мальчиками, кончиком меча очертила круг на стекле и пнула его. Выбитая часть рухнула на пол, будто огромная прозрачная монета.
Мальчики попытались встать, но безуспешно. Мэг прыгнула в камеру, чтобы помочь им.
— Да, — одобрительно пробормотал Лео.
Он вытащил кувалду из своего пояса, подошёл к камере с пленной охотницей, махнул, чтобы та отошла, и шибанул по стеклу. Кувалда отскочила, чуть не задев нос Лео.
Охотница закатила глаза.
— Окей, мистер лист стекла, — Лео отбросил молоток. — Так ты со мной? Хорошо.
Его руки вспыхнули белым пламенем, и он прижал пальцы к стеклу, мгновенно начавшему плавиться и пузыриться. Через несколько секунд на уровне его глаз красовалась рваная дыра.
— Прекрасно. А теперь отойди, — сказала среброволосая.
— Погоди, я сделаю тебе выход побольше, — пообещал Лео.
— Нет нужды, — охотница отошла, разбежалась и бросилась в дыру, грациозно приземлившись рядом с нами и сразу же подхватив отброшенную Лео кувалду.
— Больше оружия, — потребовала девчонка. — Мне нужно больше оружия.
«Да, — подумал я, — определённо охотница».
Лео предложил ей несколько предметов из своего пояса на выбор:
— Эмм… у меня есть отвёртка, ножовка и… думаю, это для резки сыра.
Девчонка наморщила нос:
— Кто ты, жестянщик?
— Для тебя — Господин Жестянщик.
Девчонка смела предложенное:
— Я возьму всё, — она уставилась на меня. — Что насчёт твоего лука?
— Ты не можешь взять мой лук. Я Аполлон.
На её лице появилось шокированное выражение, сменившееся осознанием, а затем напускным спокойствием. Я предположил, что о бедственном положении Лестера Пападопулоса охотницам было известно.
— Точно, — ответила девчонка. — Остальные охотницы в пути. Я была ближе всех к Индианаполису, решила разведать обстановку. Само собой, это обернулось для меня не лучшим образом.
— Вообще-то несколько минут назад у центрального входа было отмечено нападение. Полагаю, твои соратницы прибыли.
Её глаза потемнели:
— Тогда нам надо уходить. Быстро.
Мэг помогла двум мальчикам выбраться из клетки. При ближайшем рассмотрении они оказались ещё более хрупкими и вызывали ещё большую жалость, что сделало меня ещё злее.
— С пленниками нельзя так обращаться, — прорычал я.
— О, они сами отказывались от еды, — сказала охотница с закравшимся в голос восхищением. — Они объявили голодовку. Смело… для пары мальчишек. Я Хантер Ковальски, кстати.
Я нахмурился:
— Охотница по имени Охотница
[23]?
— Да-да, я слышала это миллион раз. Нужно выпустить остальных.
Я не нашёл удобного пульта с переключателями, опускающими стеклянные двери, но с помощью Мэг и Лео мы начали постепенно освобождать пленников. Большинство были смертными или полубогами (их тяжело отличить друг от друга), но попалась и одна дракена. Верхняя часть её была похожа на человеческую, однако там, где должны были находиться ноги, у неё извивались змеиные хвосты.
— Она дружелюбная, — заверила нас Хантер. — Пока охранники не разделили нас, мы ночевали в одной камере. Её зовут Сссссара, с пятью «с».
Меня это устраивало. Мы выпустили её.
В следующей камере был одинокий молодой человек, выглядевший, как профессиональный рестлер. На нём была только красно-белая набедренная повязка с бусинами в цвет, но при этом он не выглядел раздетым. Как богов часто изображают нагими, потому что они совершенны, так и этому узнику не было нужды прятать своё тело. С его тёмной глянцевой кожей, бритой головой и мускулистыми руками и грудью он походил на воина из тикового дерева, оживлённого Гефестом в его кузнях (я сделал себе заметку на будущее узнать потом у Гефеста об этом проекте). Взгляд его глаз, тоже цвета тикового дерева, был пристальным и сердитым — и настолько прекрасным, насколько могут быть лишь опасные вещи. На его плече была татуировка с неизвестным мне символом — каким-то обоюдоострым топором.
