Другое видение: император Нерон в своем пурпурном костюме-тройке опустился на колени, чтобы взглянуть в глаза Мэг. Он улыбался той улыбкой, которую, не зная Нерона, можно было бы по ошибке назвать доброжелательной. Его двойной подбородок выпячивался под бородкой, похожей на ремень шлема. На его жирных пальцах сверкали драгоценные кольца.
— Ты будешь хорошей девочкой, не так ли? — он сжал плечо Мэг чуть сильнее, чем следовало. — Твой папа должен уйти. Может быть, если будешь хорошо себя вести, ты увидишь его снова. Разве это не славно?
Младшая версия Мэг кивнула. Каким-то образом я чувствовал, что ей было около пяти. Я представил, как ее мысли и эмоции крутятся внутри нее, образуя толстую защитную оболочку.
В поле видимости мелькнула ещё одна сцена. Прямо перед входом Нью-Йоркской публичной библиотеки в Мидтауне на белых мраморных ступенях лежал труп мужчины. Одна его рука покоилась на животе, напоминавшем ужасное поле битвы с кроваво-красными траншеями — возможно, это были следы ножа или когтей крупного хищника.
Полиция сновала вокруг, делая заметки, фотографируя, удерживая толпу за линией желтых лент. Однако они расступились, чтобы пропустить двух человек — Нерона в другом пурпурном костюме, но с той же ужасной бородкой и украшениями, и Мэг, которой теперь было лет шесть, перепуганную, бледную, упирающуюся. Она увидела тело и захныкала. Она попыталась отвернуться, но Нерон опустил тяжелую руку на ее плечо, удерживая на месте.
— Я хочу, чтобы ты это видела, — его голос источал фальшивое сострадание. — Мне так жаль, моя дорогая. Зверь… — Он вздохнул, как будто эта трагическая сцена была неизбежной. — Мне нужно, чтобы ты училась более усердно, понимаешь? Что бы ни говорил мастер мечей, ты должна это делать. Мое сердце разобьется, если произойдет что-то еще, что-то даже хуже, чем это. Посмотри. Запомни.
В глазах Мэг стояли слезы. В другой руке ее отца был зажат стебель розы. Смятые лепестки рассыпались по животу, почти невидимые в крови. Она закричала: «Папа! Помоги мне!» Полиция не обращала на нее никакого внимания. Люди в толпе вели себя так, будто ее не было. Только Нерон был рядом с ней.
Наконец она повернулась к нему, уткнулась лицом в жилет его костюма и неудержимо зарыдала.
Тени на стенах пещеры замелькали быстрее. Песня Мэг стала отражаться эхом, дробясь на беспорядочные волны звуков. Озеро вспенилось вокруг меня. На маленьком скалистом острове сгустилась тьма, закручиваясь, как водяной смерч, и образуя фигуру человека.
— Мэг, прекрати петь! — закричал я.
Всхлипнув в последний раз, она, вся в слезах, рухнула на колени, а потом со стоном упала на бок; ее голос напоминал сминаемую наждачную бумагу. Стразы в ее очках по-прежнему светились, но слабым голубоватым оттенком, словно утратив всю теплоту.
Больше всего я хотел броситься к ней. Действие глотков Памяти и Забвения на мой организм в основном прекратилось. Я знал Мэг МакКэффри. Я хотел утешить ее. Но я также знал, что опасность, грозившая ей, не миновала.
Я повернулся лицом к острову. Призрак, состоящий из теней и фракталов света, напоминал человека лишь отдаленно. Остаточные образы из стихов песни Мэг вспыхивали и гасли в его теле. Он внушал страх даже более сильный, чем Эгида — щит Талии, — источая волны ужаса, грозившие нарушить моё самообладание.
— Трофоний! — закричал я. — Оставь ее в покое!
Его облик стал отчетливей: блестящие темные волосы, гордое лицо. Вокруг него роилось множество призрачных пчел, его священных созданий, маленьких пятнышек тьмы.
— Аполлон, — его голос, резонируя, звучал низко и грубо, в точности так, как его передала Джорджина на Троне Памяти. — Я долго ждал, отец.
— Пожалуйста, сын, — я стиснул руки. — Не Мэг твоя просительница. Это я!
Трофоний рассматривал юную МакКэффри, теперь свернувшуюся и дрожащую на каменном уступе.
— Если она не моя просительница, то зачем она вызвала меня своей песней скорби? У нее есть множество вопросов без ответов. Я мог бы ответить на них, что будет стоит ей рассудка.
— Нет! Она… она пыталась защитить меня, — я захлебнулся словами. — Она мой друг. Она не пила из источников. Я пил. Я проситель твоего священного оракула. Возьми лучше меня!
Смех Трофония был ужасным звуком… достойным духа, обитавшего во тьме с тысячами ядовитых змей.
— «Возьми лучше меня», — повторил он. — Об этом я умолял, когда мой брат Агамед был пойман в туннеле, его грудь была раздавлена, а жизнь угасала. Ты услышал меня тогда, отец?
В моем рту пересохло.
— Не наказывай эту девочку за то, что сделал я.
Призрачные пчелы Трофония роились большим облаком, гневно жужжа перед моим лицом.
— Знаешь, как долго я скитался по миру смертных после убийства моего брата, Аполлон? — спросил призрак. — Отрубив его голову, с его кровью на руках, я бродил по пустошам неделями, месяцами. Я просил землю поглотить меня и прекратить мои страдания. Мое желание наполовину исполнилось.
Он обвел вокруг рукой.
— Я обитаю во мраке, потому что я твой сын. Я вижу будущее, потому что я твой сын. Вся моя боль и мое безумие… Почему бы мне не поделиться этим с теми, кто ищет моей помощи? Разве не ты всегда брал плату за помощь?
Мои ноги подкосились. Я опустился на колени, оказавшись по шею в ледяной воде.
— Пожалуйста, Трофоний! Сейчас я смертный. Возьми свою плату с меня, а не с нее!
— Эта девочка уже вызвалась добровольцем! Она открыла мне свои глубочайшие страхи и сожаления.
— Нет! Нет, она не пила из тех двух источников. Ее разум не подготовлен. Она умрет!
Образы мерцали сквозь темный силуэт Трофония, как вспышки света: Мэг, облепленная слизью в логове муравьев; Мэг, стоящая между мной и Литиерсисом, его меч, остановленный ее скрещенными золотыми клинками; Мэг, отчаянно обнимающая меня, когда мы улетали на грифонах из зоопарка Индианаполиса.
— Она дорога тебе, — сказал оракул. — Ты отдал бы свою жизнь в обмен на ее?
Мне было сложно размышлять над этим вопросом. Отдать мою жизнь? В любой момент моей четырехтысячелетней жизни мой ответ был бы решительным: «Нет! Ты с ума сошел? Никто не должен отдавать свою жизнь. Жизнь важна!» Весь смысл моих поисков и защиты всех этих древних Оракулов в мире смертных сводился к возвращению моего бессмертия, чтобы мне не пришлось задумываться над такими ужасными вопросами!
И все же… Я подумал об Эмми и Джозефине, которые отвергли бессмертие ради друг друга. Я подумал о Калипсо, оставившей свой дом, отказавшейся от своих сил и вечной жизни ради возможности бродить по миру, любить и, возможно, наслаждаться чудесами средней школы в Индиане.
— Да, — услышал я собственные слова. — Да, я умру, чтобы спасти Мэг МакКэффри.
Трофоний засмеялся. Звук был влажный и злобный, как будто змея вспенивает воду.
