— Интересно, — его голос был каким угодно, но не заинтересованным. — Возможно, она умирает, — он склонил голову, будто прислушиваясь к чему-то. — Ах, они здесь. Ждут тебя.
— Что? Кто?
— Слуги императора. Блеммии, — Трофоний махнул в сторону дальнего берега озера. — Подводный туннель там… ведёт в остальную часть пещерной системы, ту, которая известна смертным. Блеммии не настолько глупы, чтобы заявляться сюда, они ждут с другой стороны. И это единственный путь, которым вы можете сбежать.
— Значит, мы сбежим.
— Сомневаюсь. Даже если твоя юная подруга выживет, блеммии готовят взрывчатку.
— ЧТО?
— Оу, Коммод, вероятно, приказал им использовать взрывчатку только как крайнюю меру. Ему нравится держать меня в качестве личного предсказателя. Время от времени он отправляет сюда своих людей, вытаскивает их, свихнувшихся и полумёртвых, получает бесплатные проблески будущего. Какое ему до них дело? Но он предпочтёт уничтожить этого Оракула, нежели позволить тебе уйти живым.
Я был слишком ошарашен, чтобы ответить.
Трофоний издал ещё один жёсткий смешок.
— Не вешай нос, Аполлон. Зато не важно, умрёт ли Мэг здесь, потому что она умрёт в любом случае! Смотри, у неё пена изо рта идёт. Это всегда самое интересное.
У Мэг действительно во рту клокотала пена. На мой профессиональный медицинский взгляд, это редко бывало хорошим знаком.
Я обхватил её лицо ладонями:
— Мэг, слушай меня, — тьма клубилась вокруг неё, пощипывая мою кожу. — Я здесь. Я Аполлон, бог исцеления. Ты не умрёшь у меня на руках.
Мэг плохо выполняла приказы, я знал это. Пена не переставала идти у неё изо рта, и она дёргалась, бормоча какие-то случайные слова вроде «конь, кроссворд, копытный, корни». Тоже не лучший знак, медицински говоря.
Моё пение не сработало, приказной тон не сработал. Оставалось только одно средство, о котором я мог подумать: древняя техника высасывания яда и злых духов. Данный метод не одобряется большинством медицинских ассоциаций, но мне вспомнился лимерик из Рощи Додоны, а именно строчка, из-за которой я потерял сон: «Смерть с безумьем проглотить принуждён».
И вот оно.
Я встал на колени и склонился над лицом Мэг, как обычно делал, обучая технике искусственного дыхания на курсах первой помощи в Лагере Юпитера (эти глупые римские полубоги постоянно тонули).
— Прости за это, — я заткнул Мэг нос и прижал свой рот к её.
Скользкое неприятное ощущение — примерно так я представлял ощущения Посейдона, когда он осознал, что целует Медузу Горгону.
Но меня уже нельзя было остановить. Вместо выдоха я вдохнул, высасывая тьму из лёгких Мэг.
Возможно, когда-то в жизни вода попадала вам в нос. Вспомните это чувство, но вместо воды представьте кислоту и пчелиный яд. Боль едва не заставила меня потерять сознание, ядовитое облако ужаса проникло в мою грудь через горло. Я чувствовал, как призрачные пчёлы мечутся по моей дыхательной системе, пытаясь проложить себе путь жалами.
Я задержал дыхание, решив удерживать как можно больше тьмы так долго, как только смогу. Я разделю с Мэг эту ношу, даже если это убьет меня.
Мой разум проскользнул в воспоминания Мэг.
Я был напуганной маленькой девочкой на ступеньках здания библиотеки, глядящей на тело убитого отца.
Роза, которую он дал мне, была сломана и мертва, её лепестки рассыпались вокруг ран, которых Зверь проделал в его животе.
Зверь сделал это. У меня не было сомнений. Нерон предупреждал меня снова и снова.
Папа обещал мне, что роза никогда не умрёт. Мне никогда не придётся беспокоиться о шипах. Он говорил, что цветок — это подарок от моей матери, женщины, которую я никогда не встречала.
Но роза была мертва. Папа был мёртв. Жизнь была не чем иным, как шипами.
Нерон положил руку на моё плечо.
— Мне так жаль, Мэг.
Его глаза были полны печали, но в голосе сквозило разочарование. Это только подтверждало мои подозрения. Папина смерть — это моя вина. Я должна была быть более хорошей дочерью. Я должна была упорнее тренироваться, следить за своим поведением, не возражать, когда Нерон приказал мне драться с теми детьми старше меня… или с животными, которых я не хотела убивать.
Я разочаровала Зверя.
Я всхлипнула, ненавидя себя. Нерон обнял меня, и я зарылась лицом в его пурпурные одежды, вдыхая приторно-сладкий запах одеколона, напоминающий не о цветах, а о старой высушенной ароматической смеси в доме престарелых. Я не знала, откуда мне был знаком этот запах, но он навеял полузабытое чувство беспомощности и ужаса. Нерон — это всё, что у меня было. Я не получу ни настоящего цветка, ни настоящего отца, ни настоящей матери, потому что не заслуживала всего этого. Мне приходилось держаться за то, что у меня есть.
А затем наши разумы смешались, Мэг и я рухнули в изначальный Хаос — субстанцию, из которой мойры вили будущее, создавая судьбы из ничего.
Ничей разум не должен сталкиваться с такой силой. Даже будучи богом, я боялся подходить слишком близко к границам Хаоса.
Это был риск такого же рода, на какой шли смертные, прося бога принять свою истинную форму — пылающий костёр чистой мощи. Такое зрелище может испепелить человека, превратив в соль или пыль.
Я защищал Мэг от вредных испарений, как мог, накрывая её разум своим, словно обнимая, но мы оба слышали пронзительные голоса.
«Быстрый конь», — шептали они. «Говорящий кроссвордом. Земля смертей палящих».
Более того, слова проговаривались слишком быстро, смешиваясь так сильно, что их нельзя было понять. Мои глаза начинало печь. Пчёлы поглотили мои лёгкие. Я все ещё задерживал дыхание. Вдалеке виднелась туманная река — сам Стикс. Тёмная богиня звала меня с берега, приглашая пересечь реку. Я бы вновь стал бессмертным, но только так, как бессмертными становятся души умерших людей. Мог бы попасть на Поля Наказаний. Разве я не заслуживал быть наказанным после стольких злодеяний?
К сожалению, Мэг чувствовала то же самое. Чувство вины угнетало её. Она не верила, что заслуживала спасения.
Спасла нас одновременно возникшая у нас мысль: «Я не могу сдаться. Аполлон/Мэг нуждается во мне».
Я продержался еще одно мгновение, потом два. Наконец я понял, что больше не могу выносить этого.
Я выдохнул, изгнав яд пророчества. Судорожно хватая свежий воздух, я упал рядом с Мэг на холодный мокрый камень. Постепенно мир снова стал осязаемым. Голоса и облако призрачных пчел исчезли.
Я приподнялся на локтях и прижал пальцы к шее Мэг. Её пульс бился, нитевидный и слабый, но все же она была жива.
— Слава мойрам, — пробормотал я.
На этот раз я действительно имел это в виду. Если бы Клото, Лахезис и Антропос оказались сейчас передо мной, я бы поцеловал их в бородавчатые носы.
