— Пишите, пишите! — повторил молодой человек, странно повелительным тоном.
Камилла повиновалась.
— Вас продали, — продиктовал он, — полностью доверьтесь Морису де Лаграверу, который может вас спасти.
Она подписала своё имя и возвратила Морису записную книжку. Потом, устремив на него испуганный взор и дрожа всем телом, сказала:
— Слух о неумолимой строгости Ришелье проник даже сквозь эти стены. Что будет со мною, если ему придёт мысль, держать меня в качестве заложницы, чтобы отмстить моим братьям.
— Министр ещё не решается действовать против них открыто, потому что не знает степени их виновности. Бегством из монастыря вы доказали бы ему, что вас предупредили и вы спешите их предупредить. Будьте осторожны! Дом Грело наблюдает за вами, он не подозревает, что я всё открыл.
— О мой милый Морис! — сказала Камилла умоляющим голосом. — Спасите моих братьев!
— Я поспею вовремя.
— А я, мой друг, как же я, принадлежащая вам перед Богом?
— Вы останетесь здесь и будете ждать. Положитесь слепо на мою любовь и на неодолимую силу, которую она мне придаёт. Когда настанет время, я вас спасу, и если сам не смогу приехать, то пришлю того, кто заменит меня вполне. Вы скоро получите от меня известие. Но не пишите ни слова вашим братьям; если бы даже их письма и доходили до вас, ваши непременно будут перехвачены и доставлены к кардиналу. Никому, а в особенности герцогу Орлеанскому, не подавайте вида, что слышали, что-нибудь от меня. Прощайте, или, вернее, до свидания.
Дом Грело возвратился в приёмную с сестрою Схоластикою. Морис сказал ещё несколько незначительных фраз, как будто бы повторяя советы его высочества молодой пансионерке, и ушёл, оставив её взволнованную, в отчаянье, но верящую ему безгранично.
Глава X
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
ессир Поликсен Бозон, маркиз де Рюскадор, сокольничий, точнее, единственный сокольничий его королевского высочества Гастона Орлеанского, шёл, высоко задрав нос, вдоль улицы Сент-Антуан. Его размашистая походка и победоносный вид явно доказывали, что он намеревается пронзить чьё-нибудь сердце.
Действительно, мессир Поликсен, который ходил покупать кречета близ Бастилии, заметил, что перед ним семенила пара наипрелестнейших ножек — такое впечатление, по крайней мере, произвели они на него — из тех, что когда-либо выглядывали из-под коротенькой юбки камеристки. Округлённые очертания стана соответствовали полноте икр, и Бозон старался перегнать прыткие ножки, чтобы удостовериться, достоин ли венец здания своего фундамента.
«Если у неё ещё и смазливенькая рожица, — говорил он сам себе, — я ослеплю её, прожгу насквозь молниеносным взглядом. Потом между нами завяжется лёгкая перепалка, исход которой очевиден. Чёрт меня побери, если я не внесу её в список моих побед!»
Но в ту минуту, как он уже почти поравнялся с камеристкой Рюскадор, внезапно остановился как вкопанный. Такой быстрый переход к неподвижности встревожил хищную птицу, которая сидела у него на плече, покрытая клобучком; она впустила ему в тело свои когти и ударила его крылом по щеке. Рюскадор приближался к монастырю визитандинок, когда вдруг заметил дома Грело, выходившего из ворот ограды с молодым послушником одного с ним ордена. Внимание дома Грело и его спутника до того было поглощено тихим разговором, что они задевали встречавшихся им прохожих. Нечего и говорить, что они не смотрели позади себя. Едва Рюскадор узнал бывшего приора по его обширному объёму, как совершенно забыл о своих победоносных намерениях и немедленно решился следить за ним. Он настолько же опасался потерять его из виду, насколько боялся навлечь на себя его внимание.
Провансалец питал безотчётное, как бы инстинктивное недоверие к капуцину. Породистая ищейка всегда с подозрением поглядывает на домашнюю кошку и постоянно испытывает сильное искушение её придушить, несмотря на скромный вид этого мурлыкающего комочка шерсти. Сокольничий, который, бесспорно, происходил от хорошего, древнего рода, чувствовал то же самое относительно тучного капуцина, происхождения плебейского и вдобавок ещё фламандского. Мессир де Рюскадор сохранял во всей своей силе презрительную ненависть своих предков, изящных владельцев замков в южной Франции, к грубым рабам, обитателям севера, которые при Крестовом походе против альбигойцев вторглись в их пределы, побили их, ограбили и окончательно покорили. Надо сказать, что национальное самолюбие Поликсена расширяло границы его дорогого Прованса вплоть до Парижа. Но за ним уже простиралась для него северная страна, населённая варварами, потомками вторгнувшихся в его родину крестоносцев. А дом Грело родился ещё в Нивелле, брабантском городе севернее Пикардии. Для провансальца-аристократа этот брабантец, получивший лишь право гражданина Франции, этот сын трактирщика, этот нищий капуцин был олицетворением всего, что ему было ненавистно по врождённым наклонностям и согласно историческим традициям. Капуцин не оставался у него в долгу, но по причинам менее выспренним он опасался его неподкупной верности.
Увидев, что толстый капуцин выходит с незнакомцем из монастыря визитандинок. Рюскадор заподозрил его тем более, что знал настоящую причину этих посещений. Герцог Орлеанский строго запретил своему посланному ходить в компании с кем-либо за таинственными извещениями полковника де Трема, невинно передаваемыми его сестрой.
«Зачем с ним этот послушник?» — думал мэтр Бозон. Задавая себе этот вопрос, он пользовался постоянной суетой на многолюдной улице Сент-Антуан, чтобы идти по следам двух капуцинов и наблюдать за ними без опасения быть ими замеченным, даже если бы они и обернулись. Одарённый редкою вертлявостью, сокольничий умел скрываться за экипажами и прохожими, которые были толще его сухопарой особы, но при всех этих ловких манёврах ему чрезвычайно мешал кречет. Когда Рюскадор слишком изгибался к одной или другой стороне, птица, ничего не видевшая под своим клобучком, машинально старалась сохранить равновесие, взбиралась к хозяину на шею и, конечно, не щадила при том его кожи.
Дом Грело и послушник свернули на улицу Сент-Оноре, не теряемые из виду Поликсеном, и неожиданно остановились у кардинальского дворца. Мессир Бозон едва успел, согнувшись почти вдвое, скрыться под навесом лавочки, занимаемой пожилой штопальщицей; ещё несколько шагов — и Рюскадор очутился бы с ними бок о бок. Старуха штопала чулок, уткнувшись носом в свою-работу. Бозон склонился над нею, по-видимому, любуясь проворными пальцами, а на самом деле стараясь расслышать, что говорили те, от которых он отделён был одним полурастворённым ставнем. Однако говорили они так тихо, что до него дошли только слова, произнесённые свежим голосом послушника:
— Воспользуйтесь этим наследством, чтобы выпросить себе отпуск, и будьте в Нивелле не позднее полусуток после меня.
Этих слов было достаточно, чтобы утвердить Бозона в своём недоверии к капеллану герцога Орлеанского.
