Остальная часть обсервационного корпуса графа, под командой избранного им верного офицера, двинется из Рокруа в Лан, навстречу нашему дорогому господину, который тайно уедет из Парижа и примет начальство над моим четырёхтысячным отрядом. Тогда он сам уже решит, своевременно или нет идти тотчас на Париж. Главное состоит в том, чтобы действовать быстро, застигнуть врасплох Красного Рака и захватить его.
Летите во весь дух и не теряйте надежды! За нас Бог!
Ваш Робер.
Вторник, декабря 1635 года».
Письмо к Гастону Орлеанскому заключало точное повторение подробностей, изложенных в письме к Рюскадору. Но одни лишь посвящённые могли понимать настоящий смысл учтивых фраз, на первый взгляд не имевших никакого значения, тогда как на самом деле они сообщали вещи весьма важные, как например: «Королева мать и герцогиня Орлеанская будут с нами и встретят вас через семь дней». Известие передано простыми словами: «Надеюсь иметь честь поцеловать руку вашего высочества на будущей неделе».
«Я остановлюсь ненадолго в лесу Сеньер-Изак, в одном с небольшим лье от Брена; там ко мне присоединятся другие особы, увезённые из Брюсселя».
Валентина де Нанкрей перечитывала эти строки с озабоченным видом, когда копии с двух писем полковника де Трема были окончены.
— Знаменитые особы, увезённые из Брюсселя! — повторила она. Очевидно, это Мария Медичи и Маргарита Лотарингская. Надо их захватить, прежде чем полк де Трема успеет их защитить... Как Ришелье, вероятно, захватит «господина» прежде, чем он успеет принять начальство над дивизией графа Суассонского... Что касается Гастона, то это дело кардинала... Но принцессы, о них надо позаботиться мне... Со времени войны с Францией Фердинанд Австрийский держит их в своей власти почти как заложниц. Кто же увезёт их из Брюсселя?.. Каким путём? Как перехватить их на дороге к лесу Сеньер-Изак? Впрочем, у меня остаётся шесть дней на решение этих задач.
Монолог этот, частью сказанный вслух, прерван был Морисом де Лагравером, который завершил свою работу позднее Валентины.
— Вот копии, — сказал он, — сличите их с подлинниками.
— Не нужно, — отвечала Валентина.
Она взяла два листка, которые он ей подал, и отдала ему те, которые были переписаны ею.
— Вы их отвезёте кардиналу, — сказала она. — Однако постойте, вы должны ему передать ещё записку от меня.
Она поспешно набросала на белом листке следующие строчки:
«Заметка № 7.
В гостинице “Лебедь и Крест” должна быть карета, поступающая в полное распоряжение моему кузену. Не мешать ему ни в чём, что он предпримет в монастыре визитандинок. Надо воспользоваться связями во Фландрии для того, чтобы он мог вернуться в Нивелль в будущий понедельник вечером. Мне нужно, чтобы он и та, которая с ним приедет, были здесь за несколько часов до отступления полка де Трема.
Если мне позволено будет дать совет вашему высокопреосвященству, то я нашла бы необходимым присутствие человека, вполне могущего заменить вас в то время, когда полковник де Трем захочет примкнуть со своим полком к корпусу графа Суассонского. Надо сделать такое распоряжение, чтобы маршал де Брезе отступил, а армия маршала де Шатильона подвинулась вперёд и окружила мятежников».
Она тщательно сложила записку и, запечатав её перстнем, отдала Лаграверу. Потом, положив оба письма Робера де Трема в их конверт, нагрела сломанную печать и приложила к ней рукоятку с гербом кинжала графа Филиппа.
— Ни под каким видом не отдавайте этих бумаг сами бешеному сокольничему, — сказала она Морису, подавая ему конверт.
Он собирался уже выйти, когда она снова остановила его:
— В вашем отсутствии я предупрежу дома Грело, чтобы он приготовился принять вас и Камиллу. Если вы не найдёте меня в Нивелле, когда приедете, то капуцин сообщит вам... что вам следует делать. До свидания! Мы отомстим за главу нашего рода, кузен!
— Да, отомстим, — ответил он тоном непоколебимой решимости. — Отомстим за него, но Камиллы де Трем не должна коснуться месть. До свидания, Валентина!
Он отворил дверь сарая и скрылся в темноте.
Спустя несколько минут целый вихрь искр промчался по улицам Нивелля, он стрелой влетел на заставу, преграждавшую выезд из города по дороге к Фоссу, перескочил через неё, несмотря на крики караульного, приставленного взимать положенный сбор, и исчез в тёмной дали с ослепительной быстротой метеора.
Пока Морис гнал таким образом свою лошадь, чтобы вернуть потерянное время, Валентина де Нанкрей думала о последних его словах и улыбалась с торжествующим видом.
Потом она в свою очередь вышла из древней капеллы и села на лошадь. Вскоре она скакала во весь дух по дороге к Огену и повторяла с лихорадочным трепетом:
— Я наследница страдальцев!
Глава XXI
ЗАПАДНЯ
так, Анри де Трем вернулся в таверну «Большой бокал», убедившись в мнимом отъезде Мориса де Лагравера.
Сначала он попытался собрать свои мысли, чтобы ясно сообразить, в каком положении оказался, но опьянение взяло верх, и он впал в тяжёлый сон.
Дом Грело, возле которого он опустился на скамейку, разбудил его по прошествии трёх часов.
— Эй, мой любезный друг, — ревел он ему, — вы заснули на столе, а я под ним... Те Deum laudamus!
Для большей правдоподобности толстый капуцин уселся на пол у ног майора, прежде чем стал его окликать.
Тот открыл глаза и устремил их сначала с бессмысленным выражением на одутловатую образину, которая красовалась на одном уровне с его коленами, подобно чудовищному пиону. Потом лицо майора стало постепенно омрачаться: всё, что произошло между ним, домом Грело и братом Валентины, пришло ему на память. Почти летаргический сон несколько протрезвил его. Он понял, что, не исполнив своего поручения, он вдвойне становился изменником и по долгу службы, и в заговоре, если Морису не удастся успешно заменить его в Динане и Маастрихте. Выдай какая-нибудь роковая случайность его присутствие в Бренском замке или братьям его, или армии маршала де Брезе; он для одних, которые думали, что он у Рюскадора, становился некоторого рода отступником, для других те, которые думали, что он на пути к принцу Оранскому, становился дезертиром, подлежащим суду и смертной казни за ослушание главнокомандующего.
В обоих случаях его ожидал позор. Но в то же время как эти страшные мысли возникали у него в уме, воспоминание о Валентине овладевало пылким воображением полупьяного майора. Винные пары ещё слишком сильно действовали на его мозг, для того чтобы раскаяние и чувство долга одержали верх над страстью. К тому же как поправить сделанное? Догнать Мориса было бы то же, что предпринять невозможное. Эта невозможность толкнула Анри ещё далее вперёд на роковом пути.
