— Взгляните-ка на мою гриву, почтеннейший!
— «В пустыне бывает лишь один рыжий верблюд», гласит восточная мудрость.
— Тьфу ты пропасть! Какое сравнение. Итак, посмотрите-ка, что в кармане моего колета.
Мэтр Копперн повиновался и вынул измятую бумагу. Это была расписка о деньгах, заплаченных Рюскадором за кречета от имени герцога Орлеанского.
— Нет более никакого сомнения! — запищал алхимик с прыжком, который подбросил его на спинку кресла. — Из всех врагов Красной Мантии я не мог бы желать себе лучшего друга. Нечего колебаться более! Для него мой возрождающий эликсир!
Это неожиданное заключение привело Поликсена в ужас, но он понял, что переломить упорство доктора можно было только удачной уловкой. Потому, собрав последние силы, которые готовы были ему изменить, он обратился к Копперну со следующей хитрой речью:
— Я очень ценю вашу дружбу, мой добрейший... но я не чувствую себя ещё так худо, как вы, по-видимому, полагаете... С другой стороны, я только что поел, когда меня положили замертво на лугу. Итак, мне пришлось бы ждать целую неделю возможности принять это усладительное средство. А между тем мне необходимо тотчас стать на ноги, для того чтобы предостеречь моего господина от ловушки, выставленной ему Ришелье. Как видите, теперь скорее, чем когда-либо, вам следует употребить ваш целительный бальзам!
Тут мысли Бозона Рыжего смешались, и он лишился чувств.
Когда он снова раскрыл глаза, учёный эмпирик перевязывал его рану и, несмотря на это, ногами отплясывал какой-то дикий танец.
— Ой, ой! Какую вы мне причиняете боль, но при том какую придаёте и бодрость! — заревел маркиз.
— Я подчинился вашим доводам, — ответил ему с важностью Копперн, — и мой бальзам производит своё действие. Через двенадцать часов вы будете в состоянии ехать верхом. Но какой прекрасный случай вы упустили, маркиз!
— Двенадцать часов! Двенадцать часов! — повторял Рюскадор с отчаянием. — Тогда как я теперь уже должен бы находиться в Париже, чтобы предостеречь монсеньора Гастона от Красного Рака! Ах, Господи, что же делать?
— Вам для того надо быть в Париже, чтобы навредить проклятому Ришелье? — спросил Копперн, глаза которого сверкнули ненавистью.
— Конечно! Чтобы не позволить ему разорвать сеть, которой мы надеемся его опутать.
— Не будь я вынужден оставаться здесь для вашего лечения, я вместо вас поехал бы во дворец Медичи. Я пользуюсь заслуженной славой самого быстрого ездока во всей Бельгии.
— Поезжайте... бросьте меня на произвол судьбы! — сказал маркиз слабым голосом.
— Постойте, у меня камердинер, который по быстроте движения вполне может сравниться со мной... к тому же он верен, точен и смышлён, как собачка. Поручите ему ваше послание к принцу.
— Вы отвечаете мне за него?
— Головой.
— Но чёрт возьми, мне нужен был бы ещё другой гонец, — продолжал Поликсен, внезапно поражённый новою мыслью.
— У меня к вашим услугам остаётся только мой повар, дурак набитый, однако способный исполнить важное поручение, лишь бы он об этом не подозревал.
В эту минуту дверь комнаты немного растворилась и в него просунулась голова в белом колпаке с одутлым и бледным лицом.
— Хозяин, а хозяин, — повторил тоненький фальцет, — морской рак, великолепный морской рак! Какая редкость в Динане! Вам предлагают купить его.
Рюскадор стал делать отчаянные жесты одной рукой, с целью привлечь внимание учёного. Когда он услыхал про рака, оригинальная мысль озарила светом находчивый ум провансальца.
— Купите его, добрейший! — закричал он насколько было сил. — Во имя нашего неразрывного союза дружбы умоляю вас, купите его, купите его, великий человек, чтобы подарить вашему закадычному другу.
Приняв это желание за прихоть больного, добрый, но взбалмошный Копперн поспешил, однако, его исполнить. Мы уже видели, в какой странный конверт Бозон Рыжий превратил варёного рака, посланного им полковнику де Трему.
В то время когда повар алхимика отправлялся в Брен, его камердинер ехал в Париж с письмом Рюскадора к герцогу Орлеанскому. В нём Бозон излагал все свои приключения после покупки злополучного кречета и просил принца остерегаться низкого шпионства мошенника дома Грело.
Истощённый своим разговором с Копперном, а ещё более составлением двух своих писем в Брен и Париж, раненый заснул глубоким сном.
Когда он проснулся, то был один и чувствовал такую слабость, что пришёл в ужас при мысли о своём обещании полковнику Роберу ехать обратно в Париж тотчас по получении его ответа. Он позвал доктора, но тот ушёл навестить своих пациентов. Тогда Рюскадор вспомнил какую бодрость придал ему бальзам, приложенный к его ране. Склянка, полная ещё более чем наполовину, стояла на столике возле кровати. Он схватил её и смочил свой компресс, но едва успела влага коснуться его больного темени, как им овладело странное ощущение. Ему казалось, что он мгновенно окреп и был бы в силах пешком дойти до Парижа. Он соскочил с постели, но не успел встать на ноги, как пол показался ему пляшущим не хуже плясуна Копперна и провансалец растянулся во всю длину, опять встал и снова под его ногами произошло сильное колебание.
Когда алхимик вернулся, то увидел своего пациента лежащим посреди комнаты.
— Несчастный! — вскричал Копперн. — Вы повторили дозу целительного бальзама! Слишком скоро затянутая рана причинит раздражение мозгу. По крайней мере, три или четыре дня вы не будете в состоянии встать на ноги без того, чтобы не рисковать разбиться в пух и прах! Зачем оставил я у вас мою склянку? Боже мой, какая неосторожность!
Вырвав предварительно у себя нисколько волос, он позвал на помощь свою ключницу, чтобы перенести на кровать обезумевшего Поликсена. Сокольничий понемногу стал приходить в себя, но с ним совершилось что-то непостижимое, феноменальное: лёжа неподвижно он был в полном сознании, но как только приподнимал голову с подушки, с ним делался бред.
— Увы! — жалобно говорил он, — Копперн, мой сердечный друг, всё это кончится худо... я убил образец всех учёных кречетов, это принесло мне несчастье!
В этом положении и нашёл его птицелов Ферран, когда принёс письма графа де Трема от мнимого Анри. При чтении важных депеш у Рюскадора волосы становились дыбом от отчаяния, что он не в силах исполнить того, что ему было предписано.
Доктор Копперн угадал причину уныния своего пациента.
— Я заменю вас! — вскричал он в порыве великодушного усердия. — Эти бумаги надо доставить его высочеству, не так ли? Мы тем сыграем скверную штуку с кардиналом? Хорошо! Хорошо! Я лечу в Париж! В моём отсутствии за вами будет ходить Гудула.
И не спрашивая согласия своего нового друга, он выхватил у него из рук письмо к Гастону Орлеанскому и инструкцию полковника Робера и бросился вон из комнаты. Спустя минуту на дворе послышался топот скачущей лошади, и через несколько мгновений он исчез вдали.
