— А я докажу вам, полковник, — возразил кардинал спокойно, — что вы не способны на подобный поступок, недостойный доброго патриота. Прикажите только этому чудовищу не мешать нашему разговору.
Взбешённый, Рюскадор присел, как тигр, который собирается прыгнуть на свою добычу, но Робер удержал его дружеским жестом и сказал:
— Успокойтесь, маркиз. Осуждённым ни в чём не отказывают!..
Провансалец заскрежетал зубами, но повиновался графу. Он медленно направился к двери. Вдруг у порога он обернулся. Лицо его выражаю очевидное смущение.
— Чёрт возьми, у меня в карете ещё кое-кто: добыча не менее изумительная, чем поимка Красного Рака, — пробормотал он, обращаясь к Роберу де Трему.
— Ещё пленник?
— Напротив, освобождённая жертва. Но, — прибавил он скороговоркой, — это слишком длинный рассказ, который требует затруднительных объяснений. Закончите ваше дело с герцогом. После я вам представлю особу, которую вы не ожидаете увидеть...
— Что значит?..
Но Поликсен уже сбежал с лестницы, потряхивая своими взъерошенными волосами в знак отказа объясниться.
Робер де Трем, удивлённый и немного встревоженный, вернулся к кардиналу, который сел на единственное соломенное кресло в маленькой комнатке и указал ему на скамью против себя с таким повелительным видом, как будто он принимал его в кабинете своего парижского дворца.
— Будем говорить откровенно, месье де Трем, — начал Ришелье решительным тоном, — и выслушайте, что я намерен был сделать, если бы не попал в ловушку, расставленную мне сокольничим вашего повелителя. Я ехал в армию маршала де Брезе с целью уничтожить вас, потому что план вашего отступления мне был известен. Мне стоило отдать приказ о форсированном марше, чтобы окружить ваш полк и авангард графа Суассонского. Я знал о вашем заговоре с самого его начала. Одним словом, я мог остановить его. Но мне было необходимо дать ему обнаружиться во всей своей силе, чтобы перед лицом Франции задушить его в моей железной руке и вместе с ним раздавить его ненавистных предводителей.
— И вы говорите это мне, монсеньор, мне вы решаетесь сознаваться в подобных замыслах?! — вскричал удивлённый такой смелостью Робер.
— Не перебивайте меня. В Нивелле я узнал о вашей попытке освободить Марию Медичи. Я воспользовался бы подменой одного из ваших агентов моим, для того чтобы завладеть этой зловредной итальянкой и, заключив её в тюрьму навсегда, отнять у неё средства производить смуты во Франции.
— О, замолчите, монсеньор! — вскричал граф де Трем. — Не напоминайте мне о вашей ненависти к тем, кому я служу.
— Это ещё не всё, — продолжал кардинал так же хладнокровно. — Оттого что мне не удалось, перейдём к тому, что мною уже исполнено. Всем известна пылкая опрометчивость графа Суассонского. Итак, я убеждён, что вследствие вашего извещения, он сам повёл свой авангард к вам навстречу, а кому-нибудь из своих офицеров поручил собрать главный корпус армии и последовать за ним в Бельгию, чтобы подкрепить небольшой отряд, во главе которого он сам. Для этой решительной минуты я тайно послал в Рокруа маршала де Ла Мельере, одного из моих самых преданных командиров, с отрешением графа от его должности главнокомандующего. Маршал де Ла Мельере боготворим солдатами. Он удержит их в повиновении. Вам, стало быть, предстоит сразиться с пограничным корпусом, вместо того чтобы располагать им для вторжения в пределы королевства.
«Он, верно, надеется меня напугать», — сказал себе полковник, которого сильно встревожил этот план, так смело ему открытый.
— К довершению всего, — прибавил Ришелье со сверкающим взором, — Месье, получивший ваше последнее письмо, вероятно, выехал тайно из Парижа, потому что я запретил препятствовать его побегу. Он теперь должен быть в Рокруа, где рассчитывал найти отряд войска, подготовленного к мятежу его кузеном и графом Суассонским. Со вчерашнего дня он, по всей вероятности, арестован маршалом де Ла Мельере, который уполномочен на это его величеством Людовиком XIII.
— Разве вы не видите, монсеньор, что сами призываете меня вынести вам приговор? — сказал Робер, гордо выпрямившись во весь рост.
— А призываю вас дать мне почётный конвой для того, чтобы я мог догнать армию де Брезе... а вы — спасти вашу голову, — холодно возразил кардинал.
Это был последний удар, нанесённый терпению графа де Трема, которому стоило неимоверных усилий, чтобы сдерживать свой гнев перед надменным пленником, доводившим смелость до безумия. Оттолкнув далеко от себя свою скамью, он стал перед Ришелье и с гордым и могущественным видом обменялся с ним взглядом.
— Господин кардинал, — сказал он после некоторого молчания, — я здесь представитель монсеньора Гастона Французского. Вы тотчас отправите курьера к де Ла Мельере с приказанием возвратить свободу наследнику престола, и если герцог Орлеанский сам не прикажет мне отложить казнь, назначенную мной через двадцать четыре часа, то я отомщу за него.
— Полковник, — медленно проговорил кардинал, — вы сейчас велите освободить меня, во-первых, из любви к общему благу, потому что вы достойный патриот, хотя и введены в заблуждение, а во-вторых, для спасения тех, к кому вы питаете преданность, ослепление которой я намерен вам доказать.
— Докажите мне прежде, что честолюбие — не единственный двигатель, побуждающий вас истощать Францию людьми и деньгами, когда вы ссылаетесь на благо отечества! — возразил Робер тоном язвительной насмешки.
— Когда я принял власть, — ответил Ришелье, — королевство, которое должно было бы предписывать законы другим, находилось в постыдной зависимости. Теперь Франция восстановила равновесие между европейскими державами, над которыми австрийский дом тяготел, как исполинский вампир. Я уничтожил влияние испанцев на дела государства, все тайны которого до меня были им открыты отчасти подкупом, отчасти страхом, ими внушаемым. А чтобы не опасаться иностранных держав, которые с завистью смотрели на блистательное пробуждение главы мира, я содержал армии, всегда готовые выступить против неприятеля. Я создал флот, который оспаривает первенство на морях у Англии и у Голландии и который отнял его у Испании. В войсках я ввёл дисциплину, а с нею упрочил победы. Наконец, я собрал неприкосновенный запас для непредвиденных случаев или бедствий... Внутри королевства я вырвал у кальвинистов когти, которые они по временам обращали против матери-родины и обломал зубы вельмож, которые пожирали её. Я употребил на пользу громадные средства моей прекрасной родины, храбрость её воинов, ум её даровитых сынов, плодородие её почвы, я организовал её заграничную торговлю и её колонии, заставил уважать её границы. А хотите ли вы знать, какую долю назначил я себе из огромных богатств, созданных моим трудом? Я кругом в долгах и, не будь я министром, я вынужден был бы бежать, чтобы скрыться от моих кредиторов.
Излагая этот обзор своей политической деятельности, Ришелье воодушевился. Его худощавое лицо дышало гениальным умом, голос его имел такую силу убедительности, что предубеждение графа де Трема против могущественного министра было поколеблено в самой глубине его души.
