– Када ми подем в Моськву? – услышал он голос малыша.
– Вскорости, миленький мой, совсем вскорости, – ласково ответила Марина.
«Надо же, – удивился Пугало, – словно бы иной человек. Ни хладности, ни гонора».
Голоса приближались, Ермолай осторожно выглянул. Мальчик с матерью остановились в паре саженей от него, женщина вытащила полотняный платочек и наклонилась к сыну.
– Ну-кась… Чегой-то ты такой чумазый?
Словно тигр, Пугало выпрыгнул из своего убежища и с налету воткнул саблю в живот Марины. Слабо охнув, она осела на землю, в остановившемся взгляде застыло удивление. Глаза ребенка округлились от ужаса, он попытался закричать, но Ермолай успел зажать ему рот ладонью. Клинок со свистом рассек воздух, и малыш тихо повалился на пожухшие листья, ковром устилавшие двор. Под ним медленно растекалась липкая красная лужа.
Пугало перевел дыхание и огляделся – никого. Теперь нужно запастись доказательствами, чтобы государевы люди не усомнились, кто избавил царя от соперника на престол. Нагнувшись над телами, Ермолай бегло их осмотрел и заметил, как на мизинце мальчика блеснул крошечный перстенек. То, что надо! Он вырвал из мертвой руки Марины платок, одним движением ножа отсек пальчик, завернул его в полотно и сунул за пазуху.
Ну, все, дело сделано! Теперь надо найти царева посланника.
«Это ж в каком почете у государя я отныне буду! Небось, еще и наградит знатно!»
Воровато осмотревшись, Пугало перекрестился и метнулся к дыре в заборе.
На втором этаже постоялого двора Василий мерил комнату нервными шагами, уговаривая себя успокоиться. Деревянные половицы жалобно поскрипывали. Теперь ему стал известен виновник смерти Настены. Безусловно, это тот самый сотник со шрамом, что пропустил их со старцем вчера в Одоев. Он, Васька, видел его, стоял с ним лицом к лицу – и не знал! Не знал! Не знал! И не убил!
Ладно, поздно волосы-то на голове рвать. Нужно сообразить, как его найти. Можно сходить туда, вдруг негодяй все еще там? Или еще проще – отправиться к Заруцкому и спросить, кто вчера охранял ворота. Только ответит ли? К тому же атаман требует, чтобы он срочно убирался из города, наверняка скоро пришлет своих людей…
Словно в ответ на его мысли, дубовая дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалились казаки. Двое молча бросились к Ваське, схватили под руки, третий, видимо главный, вытащил из-за его пояса саблю и скомандовал:
– Пшел!
«Буйно они гостей выпроваживают», – усмехнулся про себя растерявшийся Василий.
Но поволокли его почему-то не к воротам, а к дому атамана. Втащили вверх по высокой лестнице, втолкнули в горницу и бросили на пол, к ногам Заруцкого. Старший отдал Ивану Васькину саблю, и тот бросил ее на стол, прямо среди плошек и сосудов. Один с грохотом упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки.
Василий, оказавшийся на коленях, снизу вверх вопросительно взглянул на атамана. Вид у того был страшен: всклокоченные волосы, горящие лютой ненавистью глаза, раздувающиеся ноздри, перекошенное лицо.
– Во-он! – завопил Заруцкий, и казаков как ветром сдуло.
Иван подошел к пленнику, ухватил за грудки и рывком поставил на ноги.
– Ну, сказывай! – потребовал он, еле сдерживая ярость.
Васька растерялся еще больше.
– Об чем?
Атаман размахнулся и со всей силы ударил его кулаком по лицу. Василий с размаху влетел спиной в буфет и упал, на голову ему посыпалась глиняная посуда.
– Да ты что, ополоумел? – гневно завопил он, сидя на полу и размазывая по лицу хлынувшую из носа кровь.
– Сказывай, говорю, как Маринку с дитем убивал, сволочь! Я тебя на куски изрублю, паскуда, каждый палец по отрезаю!
Глаза у Васьки полезли на лоб – вот так новость!
– Не трогал я твою Маринку, – начал было он, но тут же получил сапогом в живот и задохнулся.
– Не трогал? – зашипел Заруцкий. – Ты давеча прибыл, а сегодня они оба умертвлены! И ты еще станешь лукавить?!
– Да возле моего постоялого двора твоя стража стоит, думаешь, я не ведаю?! Нешто они не видали, что я токмо на заутреню да обратно?!
Но атаман ничего не желал слушать. Глаза его сверкали злобой, и Василий понял, что жить ему осталось недолго.
«Нет, не могу я помереть, не отомстив Настениному обидчику!» – в отчаянии подумал он и закричал:
– Ладно, ладно. Хошь изрубить меня – изруби. Но прежде дозволь последнее желание, коли я приговоренный.
– А, так ты сознаешься, стервец?! – взвыл Заруцкий и снова двинулся на Василия.
– Ни в чем я не сознаюсь. Все одно зарубишь, тебе ж ведать не надобно, кто всамдель виноват. Вот – есть государев человек, ворог – значитца, он и убивец.
– Лжешь! Мне царева посланника казнить не с руки! – заорал атаман и вдруг горько усмехнулся: – Эх, Васька, Васька… Я ж тебя как дорогого гостя принимал, стол с тобой делил, а ты…
Василий с трудом встал, вытер окровавленные руки о кафтан.
– Негораздок ты, Иван. Сказываю ж, не трогал я Маринку с дитем! Я и не видал их даже.
Заруцкий вдруг притих, словно из него воздух выпустили, и в бессилии повалился на лавку.
– Ладно, – голос его звучал теперь глухо и устало, – сказывай свое желание.
– Хочу напоследок глаз на глаз повидаться с подручным твоим, Ермолаем Пугалом.
– На кой ляд он тебе?
– Дело у меня до него.
Атаман почесал вихрастую голову и ответил:
– Глаз на глаз не дам, мало ль чего ты удумал. А сюда, так и быть, приведут. Дозволяю. Эй, кто там есть?
Велев вбежавшим казакам разыскать Пугало, Иван прислонился к стене и закрыл глаза. Злость улетучилась, и его накрыла отчаянная горечь потери. Оба молчали. Васька искоса поглядывал на лежащую на столе саблю, но между ним и ею сидел Заруцкий. Что ж, придется обходиться без оружия, он эту гниду, что Настену сгубила, и голыми руками придушит.
Для обоих время тянулось нестерпимо долго. Наконец послышались тяжелые шаги, и в горницу шагнул Ермолай.
– Еле сыскали, – усмехнулся сопровождавший его казак и вышел.
Иван открыл глаза и неторопливо сказал:
– Заходь, сотник. Дверь притвори.
– Здорово, атаман.
Василий смотрел на врага, а в душе его поднималась буря. Увидел шрам на щеке Пугала… и потерял голову.
«Настена, моя Настена, как же ты билась, чтоб не даться этому паскуднику! Но куда ж тебе одолеть такого борова. Ну, ниче, я его за тебя…»
Он вскочил и со звериным ревом бросился на Ермолая, намертво вцепился ему в горло. Тот захрипел, стараясь оторвать от себя Васькины руки.
