– Вон, гляди, – Иван вытянул руку в сторону реки, – то войско Мурад-паши. А там – полковник Мустафа. Со стороны моря – Селим-паша подпирает. Обложил нас султан Ахмед, аки зверя в норе.
– Да-а, силушка немалая, – покачал головой Яков, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину.
– По переписи боевых людей тыщ сорок, да с ними поморяне и кафинцы, да мужики черные, кои по сю сторону моря собраны с Ногайской Орды на наше погребение. Вон там вот, на бережку Скопинки…
– Крымчаки, – перебил Бородавка, нахмурившись. – Я этих супостатов с закрытыми очами распознаю, немало они кровушки казацкой попили.
– Верно сказываешь. То сам Крым-Гирей с татарской ордой пришел. А горских князей да черкесов из Кабарды сколь, у-у-у… Да еще немецкие люди, ведающие взятие городов да всякие хитрости по подкопам и приступам. Все хотят себе славу добыть, а нам укоризну вечную.
– Тяжко, поди? – осторожно спросил Бородавка.
– Да куды там, совсем нас басурмане замучили, спасу нет. Поначалу-то, как они пришли, прислали к нам янычарского полковника с толмачами. Сказывал он, мол, обидели мы царя турецкого, прогневали, взяли евонную любимую вотчину, да опричь того, отделили его османские владенья от всей орды Крымской, а ему-де сие невместно, ибо орда им оборона. Что он там еще баял-то? – обратился Заруцкий к юному казачку, волочащему на стену мешок с порохом.
– Дык просил нас в ночь уйти, не помешкав, Иван Мартыныч, – отдуваясь, ответил тот. – Хоть со сребром да златом, хоть с оружием – мол, на все согласные, лишь бы мы ушли. А от царя московского, дескать, выручки не ждите, не будет ее, ибо не ценит он вас. И коли б захотели мы, сказывал, так к султану могли б пойти в службу вечную, и он одарил бы нас платьем с золотым шитьем да талерами, и все люди его нам бы, казакам, кланялись в государевом Царьграде.
– Ага, – кивнул Иван. – Токмо мы над ним посмеялись, Яцко, да ответствовали, что у нас по сю пору никто зипунов даром не захватывал. Пущай-де он, турецкий царь, возьмет нас в Азове-городе приступом, а величие его, собаки смрадной, нам без разницы. А коли нас здесь всех до единого изведет, так ведь не опустеет Дон от казачества – на отмщение наше придут иные молодцы.
– Любо! – воскликнул Яков. – Он, поди, такой-то удали и не видывал!
– А как они укрепились, – вмешался юный казачок, которому, видимо, было лестно запросто поболтать с двумя атаманами, – шатры поставили да палатки, так и принялись стрелять целый день да ночь. Огонь, грохот – как есть гроза небесная. Дыму было столько, что и солнышка не видать, только червленый кружок. Церковь Предтеченскую, гля, почти разрушили, осталась лишь Николина, вон, за пригорком. Потом набаты загремели, трубы, барабаны – и на приступ пошли. Я такого никогда и не видывал!
Заруцкий нетерпеливо дернул плечом.
– Ступай-ка, братец, куда шел, – скомандовал он и снова повернулся к Бородавке: – А было их тыщ двадцать пять. Пищали у всех длинные, с пальниками, на головах янычарские шишаки блестят, флаги да прапоры
[29] развеваются. Подошли, стали стены рубить, а иные по лестницам полезли. С их стороны пальба, с нашей… Дыму, Яцко, было столько, что мы – поверишь ли? – друг друга видеть не могли.
Очередное ядро с грохотом влетело в стену. Она слегка задрожала, и Заруцкий махнул рукой:
– Давай-ка вниз, не то пришибут тут за милую душу. А вообще нынче тихо, видать, замыслили они чего.
– Ясно чего, – идя за донцом, бросил Яков, – накидают вон ту насыпь выше крепости, поставят пушки и будут сверху вниз нас, аки дитев, расстреливать.
Спустившись по лестнице, Иван направился в сторону небольшой избенки, наполовину врытой в землю, и продолжал:
– В первый раз они до самой ночи приступали. Убили мы тогда тыщ шесть янычар ихних, но и наших полегло немало… А утрась собаки поганые шлют толмачей, просят, мол, дайте тела собрать, а мы вам за каждого павшего янычара по золотому червонцу да по сто талеров за полковника. Да токмо мы не жуки-могильщики, мертвечиной не питаемся. Собрали они трупы, закопали во рве глубоком да знаки какие-то поставили с надписями своими.
– Иван Мартыныч! – К Заруцкому подскочил высоченный загорелый казак. – Косматый помер.
Донской атаман стянул шапку, горестно покачал головой и, обернувшись к полуразрушенной церкви, перекрестился.
– Не выдюжил, значит… Да, Яцко, все меньше нас. Вот и еще один в сырую землю лег. Эх, ладно, чего уж. Пойдем.
Махнув рукой, он зашагал к избе-погребку, Бородавка поспешил следом.
– Так вот с тех пор, – на ходу рассказывал Заруцкий, – всякий день тыщ по пять на нас шлют, потом отходят, другие идут, а те спят. А нам ни сна, ни отдыха. И стреляют отчаянно. Истомою хотят осилить. Токмо вот нынче притихли, я и велел нашим подремать, покамест можно.
– Да и ты поспал бы, атаман, – в глазах Якова мелькнуло сочувствие, – вон, уж серый весь.
– То от копоти да от гари, – рассмеялся Заруцкий. – Да ты не боись, друже, им нас не взять. Мы с тобою еще на их поганый Царьград пойдем войною, вот поглядишь.
Над степью повис предутренний туман. Он клубился над Доном, клоками повисал на небольших кустарниках и торчащих там и сям чахлых деревцах. Где-то южнее Азова, ближе к морю, тревожно кричали чайки.
Заруцкий, позевывая, вышел из землянки, тряхнул черными кудрями, потянулся. Зябко.
В воздухе раздался уже ставший привычным свист пушечного ядра. Следом еще и еще. Ба-бах! Земля, казалось, содрогнулась от удара. И снова. Атаман кинулся к бойнице, на бегу подзывая часовых.
– Шо там, Микола?
– Да не видать ни зги, Иван Мартыныч!
В предрассветных сумерках вдали чернела длинная высоченная гора, на которой время от времени мелькали вспышки огня. Вокруг смутными тенями мелькали силуэты врагов.
– Доделали насыпь, супостаты! Теперича нам ни сна, ни отдыха не будет. Что там Кузьма сказывает про подкопы?
– Дык третьего дня готовы уже. А вчерась порох закладывать кончили.
– Добро! Пущай тогда начинают.
Очередное ядро ударило совсем близко. В пыли, под градом камней, Заруцкий рванул к своей землянке, у которой уже собрались сотни потревоженных обстрелом казаков.
– Ну что, братцы, вот и настало наше время. Коли промедлим, к вечеру басурмане всю крепость порушат. Где отец Василий? Кликните батюшку, надобно молебен скорей, да пойдем с Богом!
Часом позже все было готово. Вооруженные казаки рассредоточились вдоль стены и, прикрываясь от камней, ждали сигнала. Иван внимательно смотрел на турецкую насыпь. Пушки били с нее непрерывно, канониры, подгоняемые командирами, наскоро перезаряжали их и отправляли на осажденный город очередную порцию смерти. А в самой крепости все, казалось, замерло в напряженном ожидании. Минута шла за минутой, но ничего не менялось: ядра все так же со свистом и шипением влетали в стены и башни, падали на избы, терема, церкви, превращая их в груды камней под облаками пыли. Тут и там занялись пожары.
