Но вот холм под Азовом содрогнулся и затрясся. На берегу речки Скопинки, рядом со станом крымского хана Джанибек-Гирея, громыхнул взрыв, взметнулся столб огня и земли, и через мгновение лагерь окутали клубы темно-серой пыли. Солдаты на насыпи попадали, многие с воплями скатились вниз по крутому склону. Тут же раздался еще один взрыв и еще, на этот раз послабее. В месиве земли, крови и тел смешались вопли, ржание, скрежет повалившихся палаток, обозов и пушек.
Высыпав из шатров, турки и наемники в оцепенении смотрели в сторону реки, туда, где только что стоял стан орды. Теперь его окутывали облака пыли, в глубине которых то тут, то там вспыхивало пламя. Еще несколько мгновений – и из-за дымовой завесы повалили выжившие татарские воины с черными от копоти лицами, в изодранных окровавленных одеждах. Обезумев от ужаса, одни валились на траву и жадно хватали ртом воздух, другие бежали в сторону лагеря Мурад-паши, ближайшего к ним.
Турки бросились навстречу, чтобы помочь и поддержать раненых, но в этот момент рвануло с противоположной стороны, ближе к Дону. И начался кромешный ад: какофония взрывов, сильных и не очень, прокатилась по станам осаждающих. В глубокие провалы, оставшиеся от подкопов, валились сотни солдат. То тут, то там ввысь с грохотом поднимались фонтаны огня и земли, которая через мгновение падала, погребая под собой и тех, кто провалился, и тех, кто просто оказался рядом. Вместе с почвой в воздух взлетали оторванные ноги, руки, куски мяса… Досталось и насыпи – кое-где она разрушилась, пушки перевернулись. Да и стрелять по крепости было уже некому.
Османцы в панике забегали, не в силах найти безопасное место. Казалось, земля взрывалась прямо у них под ногами, куда бы они ни ступили. В довершение всех бед, со стен крепости начали стрелять пушки. Огонь, дым, грохот, взрывы, крики раненых, стоны умирающих… Янычары метались, то и дело спотыкаясь об окровавленные трупы, падая, поднимаясь. И, наконец, побежали кто куда, лишь бы подальше от этого жуткого места, где сама земля, казалось, восстала против них.
Едва отгремело, атаман с горящими глазами повернулся к товарищам:
– Ну, с Богом, братцы. Дивнич, ты со своими робятами к полковнику Мустафе через подземный коридор, что у Предтечи. Выйдешь им со спины. Яцко – к ордынцам у Скопинки, Микола тебе ход покажет. Ну а мы по Селим-паше ударим!
Три казацких отряда выросли на позициях противника словно из-под земли – да, собственно, так оно и было. Заруцкий и Дивнич со товарищи крушили разбегавшихся турок, которые устремились к кораблям на Дону, догоняли их, рубили саблями, стреляли из пищалей.
А вот атаману Бородавке с запорожцами пришлось нелегко: татары, растерявшиеся от взрывов, при виде врага враз пришли в себя и сумели организоваться. И началась битва. Обе стороны рубились отчаянно, но вскоре численное превосходство крымцев дало себя знать, и они смогли оттеснить противника. Запорожцы падали один за другим. Яцко, раненный в плечо, размахивал саблей, из последних сил отбиваясь от наседавших со всех сторон татар. Куда отступать? Ворота крепости закрыты, к подземному ходу не пробиться. Нет времени даже позвать на помощь, отвернешься на мгновение – и головы лишишься. Неужели так бесславно закончится поход запорожцев?!
Пятясь в сторону города, Бородавка поднимался все выше по холму и вдруг с высоты увидел, как внизу через Скопинку переправляется огромный конный отряд казаков. Первые из них, во главе с бородатым богатырем-атаманом, уже достигли берега и налетели с тыла на крымцев, засвистели лихие сабли. С каждым мгновением в битву вступало все больше новоявленных помощников, и вот уже татары, оказавшиеся меж двух огней, отступили от запорожцев, а потом и вовсе заметались, побежали. Позабыв про рану, Яцко с новыми силами двинулся вперед.
Несколькими часами позже все было кончено. Уставший, но счастливый Бородавка брел через поле, усеянное телами, щитами, кривыми саблями, обломками шатров. Тут и там пылали пожары, дым разъедал глаза. Рядом шагал высокий, на голову выше его, богатырь-атаман, столь своевременно пришедший со своими людьми на помощь.
– Ты откель же будешь-то, братко? – полюбопытствовал Яков. – Что-то я тебя не признáю никак.
– Издалека, – скупо усмехнулся тот.
– Эй, Яцко, – раздалось где-то рядом, и из-за дымовой завесы выскочил Заруцкий в окровавленном кафтане. – Жив, братец!
– Слава Богу, Иван Мартыныч! – Бородавка обнял донского атамана и кивнул на бородача. – Да токмо коли б не он, лежал бы уже в сырой землице. Смяли нас ордынцы, а тут он да робят с ним тысячи.
Иван, переводя взгляд с Якова на незнакомца, в удивлении поднял брови.
– Ты кто ж таков, а?
– Князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Прибыл тебе пособлять по государеву велению.
Оба атамана с открытым ртом уставились на богатыря.
– Давно ль у нас князья в казацкую одежу рядятся? – опомнившись, блеснул глазами Заруцкий. – Не хочешь сказывать – не надобно. А за помощь благодарствуем.
– Поелику царь-батюшка в войну с османцами покамест вступать не желает, наказал людев казаками одеть.
– Хитро. Значит, не хочет государь с басурманами воевать? Оставит нас здесь на погибель? Ведь коли не возьмет он Азов под свою высокую руку, опять придут османцы, да уже числом-то поболе. Не выдюжим мы.
– Потерпи, атаман. – Князь похлопал его по плечу. – Вскорости все уладится.
– Ну, хоть то любо, что помнит-таки про нас царь. А мы уж и надежу оставили.
– Ниче, главное, ко времени, – засмеялся Бородавка и поклонился Пожарскому.
Повернувшись к Яцко, Иван подмигнул:
– Бережет, видать, тебя Пречистая-то! А мы османцев-то разметали. И даже пашу ихнего схватили.
– О, и нам какой-то бей попался, я уж его в крепость отправил. Князь его самолично заполонил.
Смеясь и перешучиваясь, они направились к городу. А когда вечером того же дня к Заруцкому привели «какого-то бея», невысокого татарина в посеревшем от пыли тюрбане, атаман радостно расхохотался:
– Яцко, бес! То ж Джанибек-Гирей! Мало нам пяти тыщ захваченных турок с пашой, дык еще и сам крымский хан!
Бородавка изумленно выкатил глаза и, от восторга забыв о почтительности, ударил Пожарского по спине:
– Ну, ты даешь, братко!
Всю ночь Азов радостно гудел, а под утро казаки, уставшие от битв и захмелевшие от привезенного из Москвы вина, вповалку завалились спать.
Глава 9
Поздно вечером, когда Москва уже спала, в палатах боярина Мстиславского, что на Константиновской, появились Шереметев с Троекуровым. На столе горела одинокая свеча, в отблесках ее пламени лица гостей казались жуткими, как в страшной сказке.
– Почто ж вы в такую пору? – удивился хозяин. – Учинилось чего?
– Покамест нет, – усмехнулся в бороду бывший регент. – Нам с тобой, батюшка Федор Иваныч, пошептаться надобно.
