– Вот он!
Воевода дрожащими руками вскинул самопал. Раздался выстрел, Петр испуганно нырнул вниз, но тут же его лицо вновь показалось над краем корзины. Васька, бросив рожок, упал на него сверху, закрывая собой.
Люди на площади подняли головы, пытаясь понять, что происходит. Раздались крики:
– В Христа палишь, ирод!
– Бей его, робята!
А Шереметев понял: назад пути нет. И истошно завопил:
– Стреляй, Иван Федорыч! То иноземные козни!
Троекуров попытался прицелиться, но ружье плясало в его руках. И тут же все, кто был рядом, вскочили и набросились на него. Бывший регент с ужасом смотрел, как рвут на части воеводу, и в этот момент почувствовал, как чьи-то руки стаскивают его с лошади. Он попытался было поднять плеть, но кто-то схватил его за запястье, и через мгновение он уже летел вниз, в толпу.
Часть четвертая
Глава 1
Петр потянулся и открыл глаза. В спаленке было темно, лишь одинокая свечка догорала под образами, да печь потрескивала поленьями, бросая косые блики на стены царской опочивальни. Ночь. Можно еще поспать, пока не пришла мамка.
Он перевернулся на бок и устроился поудобнее. Но сон не шел. Петр лежал и думал о своих подданных, о переменах, которые происходили в его душе. Наверное, они начались в тот день, когда в бою под Смоленском через дыру в шатре он смотрел, как раненые воины, еле стоя на ногах, вступают в бой за царя. Ни один из них не усомнился – а стоит ли оно того? А может, эта непривычная теплота в сердце появилась, когда его взял на руки Дмитрий Пожарский, богатырь в пропахшем костром плаще? Или когда преданный Васька раз за разом оказывался рядом в самые трудные минуты? Или в вечер шереметевского бунта, когда, глядя на трупы стрельцов перед Теремным, Петр не удержался и заплакал?
Конечно, были и предатели, и все же самым главным качеством подданных он считал верность. Не рассуждающую, чистую любовь к своей земле, к государю, любовь, ради которой каждый из них, не задумываясь, готов был пожертвовать жизнью. И в этой преданности была какая-то непоколебимая надежность, даже незыблемость, дававшая ясно понять – этот народ ничто не сломит, он пройдет через все испытания и останется таким же светлым душой, как был испокон веков.
После мятежа, в котором толпа растерзала Шереметева, Троекурова и других бояр-предателей, прошло почти три года. Страна поуспокоилась, и бунтов больше не было. Митрополита Дионисия избрали патриархом, тот принялся за дело осторожно, но настойчиво. Бывший местоблюститель Иона вскоре умер в Чудовском, а Филарета отправили в Соловецкий монастырь, где он теперь занимался исправлением Требника и других богослужебных книг.
А вот сына его, Михаила Романова, Петр, наоборот, приблизил. Тот не блистал талантами, но был прост и искренен, и царь надеялся сделать из него честного, преданного помощника. Для этого он посвятил юношу в некоторые свои планы, разъяснил их важность для государства, и теперь Михаил рьяно участвовал в их осуществлении.
Жизнь потихоньку шла на лад: казна наполнялась, на Урале и под Старым Осколом старатели нашли руды, в бассейне Печоры открыли залежи угля. На Руси действовало уже несколько заводов, бояре, наконец, поняли выгоду предложений Петра и начали застраивать свои вотчины мануфактурами, лесопилками, мастерскими. Развивалось оружейное дело, хотя на разразившуюся в Европе Тридцатилетнюю войну Москва пока поглядывала со стороны.
Не отставала и медицина. Соблюдение элементарных гигиенических норм, создание больниц и богаделен при монастырях улучшили качество жизни. Удобрения, пусть и не очень эффективные, позволили повысить урожаи, и голодных почти не осталось. Народ, наконец, потянулся к грамоте: в церковных школах обучались тысячи крестьян, посадских, служилых.
В Москве существовал уже с десяток спортивных команд – зимой они играли в хоккей, летом – в регби, футбол, теннис. Проводились даже городские соревнования. Иностранцы дивились, а потом, возвращаясь домой, привозили рассказы о необыкновенных переменах на Руси.
Но Петр понимал: все это – результаты былых усилий, а сейчас его одолевали новые заботы. Кирилл, патриарх Константинопольский, уже некоторое время гостивший в Москве, уговаривал его встать на защиту истинной веры не только в своей стране, но и на других землях. Сетовал, что Русь осталась единственным государством, где православие процветает, остальные же – либо под пятой католиков и униатов, как единоверцы в Речи Посполитой, либо под магометанами, как греки, болгары, сербы. Произносил громкие речи о Третьем Риме…
У царя на этот счет были свои соображения. Конечно, такой союзник, как патриарх Константинопольский, был очень выгоден, но Петр ждал удобного момента, приблизительно зная, какие события вскоре последуют.
И дождался: запорожские казаки выбрали гетманом Якова Бородавку, а Османская империя объявила войну Польше.
В урочище Сухая Дубрава, что возле Белой Церкви, в просторной горнице собралось несколько десятков запорожцев. Во главе покрытого грубой холщовой скатертью стола гордо восседал Яков Бородавка, избранный недавно гетманом. Он смотрел на сидящего напротив человека и хмурился. Эх, вот бы вместо этого гада Заруцкого сюда! Настоящий удалой казак, Азов у османцев забрал, защитить его сумел. Да и характерами они сошлись. Но увы: перед Яковом расположился бывший гетман Петр Сагайдачный, все еще имевший большой авторитет среди казачества. Заклятые соперники, за каждым из которых стояло собственное войско, они жгли друг друга взглядами и, наверное, убили бы, если б здесь их не собрало важное дело.
Бородавка перевел глаза повыше, в красный угол, где на покрытой рушником полке стояли иконы. Православные иконы, между прочим! Только в домах их теперь и встретишь. Страдает святая вера: после Брестской унии
[30]
православные монастыри поляки передали униатам, всех несогласных епископов и митрополитов лишали сана, иерархия рухнула. А этот гад Сагайдачный перед ляхами выслуживается, уверяет, что король Сигизмунд поможет восстановить исконную веру, если казаки согласятся защищать южные рубежи Речи Посполитой от османцев. Ага, поляки сами ее душат, и сами же помогут восстановить? Как же! Не понять им православной души. Вот если бы к русскому царю податься – это другое дело. Он – посланец самого Господа, говорят, даже летать умеет, словно ангел. А как правит! Мальчишка совсем, а вон как всем распорядился! Захваченных под Азовом басурман отправил дороги за Большой Камень строить, пашу на пленных обменял. Сколько душ православных спас! Даже в казачьи станицы не один десяток человек с того мена вернулся. Вот кого держаться-то надо!
Н-да, недурно бы пойти под руку царя московского, да только Сагайдачный никогда не согласится. Хорошо еще, что запорожцы вовремя прозрели: скинули этого соглашателя да выбрали его, Якова. И правильно сделали, ибо он – противник польского засилья и всяких дурацких переговоров! Негоже казакам ерундой заниматься, их планида – война. Петро Сагайдачный этого не понимал, вот и поплатился булавой. А он, Бородавка, поступил мудрее: повел запорожцев на Османскую империю. Достигнув на чайках
[31] Стамбула, они славно пограбили столичные пригороды и вернулись домой, никем не преследуемые. Впрочем, этот поход был не единственным – нападения на татар и турок стали обычным делом. Вот только в конечном итоге вышли боком: султан, потеряв терпение, объявил войну Польше, которой формально подчинялась часть казаков.
