Но опасность грозила не только деду и бабушке. Они находились даже в лучшем положении, чем Лафайет и его семья. Маркиз томился в австрийском плену, а его жену и детей поместили под домашний арест в загородном поместье. Томас Пейн вернулся в Париж и выступал против Робеспьера и других радикалов, заполонивших Национальное собрание.
О судьбе Вероники Маркус вообще ничего не знал.
– Надо возвращаться в Париж, – заявил Маркус.
Фанни сидела по другую сторону внушительного стола красного дерева, занимавшего бóльшую часть столовой дома на Пикеринг-Плейс.
– Far не хочет, чтобы мы возвращались, – напомнила Фанни.
– Я должен удостовериться, что Вероника в безопасности. Такое ощущение, будто она бесследно исчезла.
– Это, Маркус, и есть способ выживания вампиров, – сказала Фанни. – Мы появляемся, исчезаем, превращаемся в других, а затем, словно феникс, восстаем из пепла наших прежних жизней.
В столовую ворвался Джон Рассел. На нем была диковинного вида кожаная куртка, купленная у канадского торговца. Такой вид ей придавали ярко раскрашенные иглы дикобраза и стеклянные бусины. Куртка почти целиком закрывала его полотняные брюки с крагами. Весь наряд говорил о том, что Рассел полностью отринул приличия и традиции.
– Слышали? Французы все-таки убили эту австрийскую девчонку. Я знал, что рано или поздно они так поступят, – сказал Джон, размахивая принесенной газетой, огляделся по сторонам и, кажется, только сейчас заметил, что в столовой есть еще кто-то. – Доброе утро, Фанни, – пробурчал он.
– Посиди с нами, Джон. Выпей кофе, – предложила Фанни, указывая на сверкающую поверхность стола с кофейником и чашками.
После учебы в Эдинбурге Маркус вернулся в Лондон дипломированным врачом. Фанни сделалась де-факто хозяйкой дома на Пикеринг-Плейс, устраивая вечеринки с карточными играми и принимая посетителей в дневные часы.
– Весьма признателен.
Проходя мимо, Джон чмокнул Фанни в щеку и слегка дернул за светлую прядь, выбившуюся из замысловатой прически.
– Флиртуешь, – усмехнулась Фанни, возвращаясь к своему журналу.
– Сорванец! – с восторгом произнес Джон, затем взглянул на Маркуса и понял, в каком тот состоянии. – По-прежнему никаких вестей от Вероники, – заключил Джон.
– Никаких.
Каждый день Маркус ждал ее письма, но писем не было. Тогда он брался просматривать газету, ища сообщений о смерти или казни Вероники, и утешался, когда не находил их. Он словно забывал, что судьба этой женщины, столь важной для него, вряд ли попадет на газетные страницы.
– Вероника пережила чуму, голод, войну, бойни и чрезмерное внимание мужчин, – сказала Фанни. – Она и Робеспьера переживет.
Маркус, успевший поучаствовать в революционном процессе, знал, какие внезапные и катастрофические повороты возникают порой у пути свободы. Во Франции положение усугублялось еще и тем, что тщеславные и самовлюбленные личности вроде Дантона и Робеспьера сражались за душу нации.
– Мне пора идти. – Маркус залпом допил кофе. – Джон, ты со мной?
– На охоту или по делам? – спросил Рассел, стараясь не прогадать.
– Всего понемногу, – ответил Маркус.
Маркус с Джоном поехали в восточном направлении, оставив позади кварталы богатых домов. Их путь пролегал мимо борделей и театров Ковент-Гардена, к извилистым улочкам старинной части Лондона, именуемой Сити.
Когда подъехали к Ладгейт-Хиллу, Маркус постучал по крыше кареты, напомнив кучеру о необходимости заплатить хромому нищему, торчащему здесь в любое время дня и ночи. Вампирский правитель этой части Лондона требовал, чтобы все существа нечеловеческой природы, въезжавшие в пределы квадратной мили его владений, платили дань. Это обеспечивало им беспрепятственное передвижение. Правителя звали отцом Хаббардом. Маркус его ни разу не видел. Похоже, этот Хаббард вообразил себя кем-то вроде лондонских Гога и Магога в одном лице и, подобно библейским великанам, оберегал Лондон от врагов.
Заплатив дань, карета с Маркусом и Джоном поехала дальше, но очень скоро застряла в потоке других карет и повозок (главном проклятии лондонской жизни). Пришлось вылезать и остаток пути топать пешком по Свитингс-элли, узкой, сырой и вонявшей, как ночной горшок, улочке. Болдуина они нашли в «Новом Джонатане», бывшем кофейном заведении, превратившемся в биржу, где он вместе с другими маклерами и банкирами продавал фьючерсы и принимал долговые расписки.
– Доброе утро, Болдуин, – поздоровался Маркус, сняв шляпу.
Он больше не кланялся, но, видя перед собой одного из старших де Клермонов, считал необходимым проявить уважение.
– Наконец-то! Почему опоздал? – спросил дядя, не отвечая на приветствие.
Болдуин Монклер был последним чистокровным сыном Филиппа де Клермона, сумевшим уцелеть. Его волосы имели огненно-рыжий цвет. Огня хватало и в характере Болдуина. Под темно-зеленым камзолом маклера скрывалось крепкое, мускулистое тело солдата. Что в ратных делах на полях Европы, что в делах банковских он всегда оставался могучим противником. Фанни не раз говорила Маркусу, сколь опасно недооценивать дядю. Маркус и сам это понимал, а потому принял ее совет без возражений.
– Всегда рад тебя видеть, Болдуин, – сказал Джон, хотя в голосе откровенно звучала фальшь.
Болдуин смерил Джона взглядом, начиная с отороченной мехом шапки и кончая каблуками сапог, и ничего не ответил, вернувшись к прерванному занятию. Стол Болдуина был уставлен пустыми винными графинами и чернильницами. Тут же громоздились расходные книги и валялись многочисленные клочки бумаги.
– Мы знаем о казни королевы, – сказал Маркус, пытаясь завладеть дядиным вниманием. – У тебя есть еще какие-либо новости из Франции?
– Нет, – коротко ответил Болдуин. – А тебе нужно заниматься здешними делами. Владения братства в Хартфордшире требуют внимания. Необходимо разрешить две судебные тяжбы из-за наследства. Отчетов оттуда не поступало уже несколько лет. Ты безотлагательно отправишься в Хартфордшир и проведешь тщательную проверку.
– Не понимаю, почему Филиппа угораздило послать меня в Эдинбург изучать медицину, – проворчал Маркус. – Я только и делаю, что пишу отчеты, составляю исковые заявления и даю письменные показания под присягой.
– Ты сейчас в положении новой лошади, которую объезжают. Или башмака, который разнашивают, – невозмутимо ответил Болдуин. – Отец проверяет твою пригодность. Каждый де Клермон должен уметь приспосабливаться к возникшим обстоятельствам и быть готовым к необходимым действиям.
Рассел показал неприличный жест. Ему повезло: глаза Болдуина были устремлены в конторскую книгу.
– Черт! – проворчал Болдуин, заметив какую-то запись в книге. – Жаль, я не увидел этого до отъезда Галлогласа во Францию.
– Галлоглас был здесь? – спросил Джон.
– Да. Вы с ним немного разминулись. – Болдуин вздохнул и что-то быстро записал в книгу. – Вчера вечером он приплыл из Америки. Скверно, что он не задержался. Этим должком Мэтью мог бы здорово пошантажировать Робеспьера.
