– Нет, Маркус. Ее прежняя семья – это другой мир, и никаких прав у нее нет. Я несу за нее ответственность. Моя дочь не должна создавать опасность ни себе самой, ни другим. Позволить ей отправиться в больницу? Ей всего шестьдесят дней! – заявила Мириам. – Она до сих пор страдает от световых ударов. А Сальпетриер круглосуточно сверкает, словно рождественская елка. Ей просто опасно там появляться.
– Эдвард транспортабелен? – спросил Мэтью.
Он думал в иных масштабах, нежели теплокровные врачи. Если понадобится, он превратит дом Фрейи в клинику, наполнит самым лучшим оборудованием, наймет лучшего в мире кардиохирурга. И Эдвард в этой клинике будет единственным пациентом.
– Перевозка его доконает, – без обиняков ответила Мириам. – Падма уже спрашивала. Хотела перевести его в Лондон. Врачи отказались.
– Я еду в Париж, – заявил Маркус, бросая полотенце Филиппа.
Наш малыш, ничего не понимавший в разговорах взрослых, стоял, мокрый и розовый после теплой воды, сжимая в ручонках пластмассовую утку. Марта поспешила к нему и стала одевать.
– Маркус, тебя здесь не ждут, – сухо отрезала Мириам.
– Мне к этому не привыкать, – ответил Маркус. – Но Эдвард – отец Фиби, так что можешь представить, насколько меня сейчас волнует ваш с Фрейей теплый прием.
– Мы будем через четыре часа, – сказал Мэтью.
– Мы? – переспросила Мириам и выругалась. – Нет, Мэтью. Это уже…
Мэтью оборвал разговор.
– Ты поедешь с нами, mon cœur? – спросил он меня. – Нам может понадобиться твоя помощь.
Я передала Бекку Марте.
– Едем, – сказала я, беря Мэтью за руку.
Тревога Маркуса за Фиби и нога Мэтью, уверенно нажимавшая акселератор, способствовали тому, что через три часа с минутами мы уже достигли окраин Парижа. Там Мэтью поехал по улочкам, совершенно неизвестным туристам. Он постоянно сокращал путь, пока мы не оказались в старинном университетском квартале около Сорбонны и больницы Сальпетриер. Мэтью заглушил двигатель и повернулся к сыну, сидящему сзади:
– Как действуем дальше?
Мы так стремились побыстрее попасть в Париж, что ни о чем другом не думали. Маркус ошеломленно посмотрел на отца:
– Не знаю. А ты что предлагаешь?
– Фиби – твоя пара, а не моя. Тебе и решать.
Я любила Мэтью всем сердцем и часто гордилась его спокойствием и выдержкой, с какой он реагировал на многие жизненные вызовы. Но еще никогда меня не захлестывала такая гордость, как сейчас. Наша машина стояла на улице в Тринадцатом округе Парижа, и я ждала, когда его сын примет самостоятельное решение.
– Фрейя позвонила мне, поскольку я врач, – сказал Маркус, глядя на здание больницы. – И ты тоже. Один из нас должен осмотреть Эдварда и убедиться, что местные врачи все делают правильно.
Эти слова показались мне странными. Если «скорая помощь» привезла английского дипломата в одну из лучших больниц мира, как врачи Сальпетриера могли что-то делать неправильно? Но свое мнение я оставила при себе.
– Мне ровным счетом плевать, чтó думает Мириам, – продолжал Маркус. – Фиби должна знать о случившемся. И должна находиться рядом с отцом… На всякий случай. – (Мэтью терпеливо ждал.) – Ты отправишься к врачам, – объявил Маркус, вскакивая с заднего сиденья. – Мы с Дианой сообщим Фиби.
– Мудрое решение, – произнес Мэтью, уступая сыну место за рулем.
Маркус развернул машину. Я нажала кнопку, опустив стекло со своей стороны.
– Проследи за ним, – шепнул Мэтью, наклоняясь и целуя меня в губы.
Мириам ждала нас на крыльце дома Фрейи. Я была здесь впервые. Меня поразили размеры дома и его совсем не парижская уединенность.
– Где Фиби? – спросил Маркус, не желая терять время.
Мириам не сдвинулась ни на шаг, словно обороняла входную дверь.
– Маркус, твое появление нарушает правила. Мы же обо всем договаривались.
– Внезапная болезнь Эдварда не входила в договор, – ответил Маркус.
– Теплокровные болеют и умирают, – невозмутимо произнесла Мириам. – Фиби должна усвоить, что она не сможет каждый раз бегать в больницу, когда такое случается.
– Эдвард не просто один из теплокровных. Он отец Фиби! – с нескрываемой яростью возразил Маркус.
– Слишком рано обрушивать на нее потери такого рода. И ты это знаешь. – В глазах Мириам мелькало предостережение, смысла которого я не понимала.
– Знаю, – сказал Маркус. – А теперь, Мириам, пропусти меня, или я разнесу эту проклятую дверь в щепки.
– Прекрасно! Но если случится несчастье, оно будет не на моей совести, а на твоей, – заявила Мириам, отходя в сторону.
Дверь открыла Франсуаза, которую я не видела с тех пор, как покинула Лондон конца XVI века. Увидев меня, она сделала реверанс.
Фиби ждала в вестибюле. Фрейя стояла рядом, обнимая ее за плечи. Лицо у Фиби было бледным. На щеках – розовые потеки от кровавых слез.
Она уже знала об отце. Нам было незачем сломя голову мчаться в Париж, чтобы сообщить ей. Единственной причиной спешки было желание Маркуса как можно быстрее оказаться рядом с любимой.
– Ты знала, что Маркус приедет, – тихо сказала я Мириам.
– Как он мог не приехать? – пожала она плечами.
Маркус хотел было броситься к Фиби, но остановился, вспомнив, что выбор принадлежит женщине. Он собрал все самообладание, какое у него имелось в этот момент.
– Фиби, я тебе очень сочувствую, – начал он дрожащим от переполнявших чувств голосом. – Мэтью уже в больнице, рядом с Эдвардом…
Быстрота, с какой Фиби оказалась в его объятиях, наглядно показывала ее молодость и неопытность. Ее руки сомкнулись на шее Маркуса. Тревога и страх превратились в судорожные рыдания.
Я впервые видела столь юную вампиршу. Зрелище было ошеломляющее. Фиби напоминала только что отчеканенную монету: сильную и блестящую. На парижских улицах любой остановился бы и посмотрел ей вслед. Я уже не говорю о больничном коридоре. И ее, бурлящую жизненными силами, нам предстояло отвезти в палату Эдварда. Спрашивается – как?
– Не знаю, что со мной будет, если он умрет. – По щекам Фиби вновь потекли кровавые слезы.
– Я тебя понимаю, дорогая, – тихо прошептал Маркус, гладя ее по волосам.
– Фрейя говорит, что я могу поехать к отцу, но Мириам не считает это правильным, – всхлипывала Фиби, похоже только сейчас заметившая мое присутствие. – Здравствуй, Диана.
– Здравствуй, Фиби. Известие об Эдварде было для меня как гром среди ясного неба.
– Спасибо, Диана. Это наша первая встреча после моего превращения в вампира. Наверное, я должна что-то сделать или сказать, но я не знаю. – Фиби шмыгнула носом и снова заплакала.
