Маркус все еще мешкал, неожиданно оказавшись на этой развилке жизненного пути.
– Ступай, – сказал Свифт, бросая Маркусу тяжелый мешок. – И не унывай. Если тебе там не понравится, ты всегда найдешь нас в таверне немки Герти. Это почти у самой гавани. В Филадельфии тебе всякий покажет.
Покинув расположение Ассоциаторов, Маркус наконец-то увидел ошеломляющую убогость и запустение, царившие в армии Вашингтона. Вплоть до сегодняшнего дня он не бродил по лагерю, опасаясь наткнуться на кого-нибудь из Массачусетса. Но такое казалось почти невероятным, поскольку лагерь своей численностью не уступал населению некоторых больших городов и отличался такой же хаотичностью планировки. Однако доктор Отто знал здесь каждый переулок и закоулок и уверенно шагал мимо солдат, дымящих костров, порванных и грязных флагов, горделиво развевавшихся в центре каждой роты. Флаги указывали, какой клочок мерзлой земли принадлежал Коннектикуту, а какой – Виргинии.
– Дурачье, – пробормотал Отто, отпихивая шест с флагом какого-то полка из Нью-Джерси.
Ветер сердито трепал выцветшее полотнище.
– Что вы сказали? – спросил Маркус, едва поспевавший за пожилым немцем.
– Они яростно сражаются друг с другом. Неудивительно, что англичане их так легко побеждали.
В поле зрения Отто попал солдат, сидевший на бревне. Одна нога у бедняги почернела и гноилась.
– Эй! Ты показывал ногу своему врачу? Или ждешь, когда он тебе ее отрежет, ja?
Маркус мельком взглянул на гноящуюся ногу. Зрелище было жуткое и печальное. Как же солдата угораздило довести ногу до такого состояния?
– Пороховой ожог. Думал, обойдется. Шагал себе дальше, на скудном пайке и без сапог! – негодовал Отто, продолжая путь по лагерю, и его немецкий акцент становился все сильнее. – Идиотизм! Полнейшее безумие! Скоро у Большого Человека не останется армии.
Маркус догадался, что под Большим Человеком доктор подразумевал Вашингтона. Сам он видел генерала трижды. Один раз на коне, глядящим на реку Гудзон. Это было, когда гессенские наемники захватили форт Вашингтон. Второй раз Маркус увидел генерала в Трентоне, когда тот забирался в лодку, чтобы переправиться на другой берег реки Делавэр. В третий раз Вашингтон встретился ему в Принстоне. Там генерала едва не убило выстрелом из своей же пушки. Вашингтон был чуть ли не на голову выше своей свиты, а верхом – так вообще выглядел, как легендарные герои прошлого.
– Единая армия. Единый лагерь. Единая медицинская служба. Только так можно победить в войне, – продолжал ворчать Отто. – У Коннектикута есть шкафы для лекарств, но нет лекарств. У Мэриленда есть лекарства, но нет бинтов. У Виргинии есть бинты, но их негде хранить, и они гниют. И так – повсюду. Безумие! – Отто резко остановился, и Маркус налетел на него, едва не сбив с ног. – Ответь мне, как прикажешь лечить солдат, если Вашингтон не желает слушать наших доводов? – спросил Отто.
Его парик сполз набок, словно тоже обдумывал вопрос доктора.
Маркус пожал плечами.
– Вот именно, – вздохнул Отто. – Невзирая на безумцев, мы должны делать то, что в наших силах.
– И я такого же мнения, сэр, – сказал Маркус, надеясь немного утешить возмущенного немца.
Вид у Отто был угрюмый. К этому времени их путь закончился возле большой палатки, стоящей на самой границе лагеря. Дальше начинался город Морристаун. Маркус с удивлением отметил, что война и суровая зима не мешали городу процветать. Там кипела жизнь.
Вокруг палатки люди нагружали ящиками повозки. Рядом разгружали телеги, прибывшие из окрестных деревень. Местные парни кололи громадные чурбаны на дрова. Женщины стояли возле кипящих котлов, наполненных грязным бельем.
На опрокинутом ведре сидел усталый человек и курил трубку. Его фартук был весь в пятнах крови.
– Вот, доктор Кокран, привел нового помощника хирурга, – сказал доктор Отто. – Его зовут Маргален Макчонси Док. Звучит по-шотландски, ja?
– По-шотландски? Я так не думаю, Бодо, – ответил доктор Кокран, чья сильная картавость напомнила Маркусу его деда Макнила. – Откуда ты будешь, парень?
– Из Мас… Филадельфии, – вовремя спохватился Маркус.
Слово, чуть не сорвавшееся с его языка, могло стоить ему жизни, окажись рядом какой-нибудь чрезмерно любопытный тип.
– Мне он все равно кажется чужаком, – сказал Отто, акцент которого еще усилился. – Ребята из Филадельфии говорили, будто он янки. Не знаю, верить им или нет.
– Вполне может быть. – Кокран пригляделся к Маркусу. – Янки дают своим детям невероятно странные имена. Мне встречались люди с именами Сэбмит, Индевор и Фортитьюд
[9]. А какой-нибудь опыт у него есть? Знаешь, Бодо, он выглядит настолько зеленым, что вряд ли много чего знает.
Маркуса это задело.
– Он знаком с методами доктора Раша, – ответил Отто. – Знает, как побыстрее очистить человеку кишечник.
Кокран недоверчиво хмыкнул, затянувшись трубкой:
– Помощь такого рода нам не нужна. Особенно в этой армии.
– Парень слышал и о докторе Саттоне. – Доктор Отто моргал совсем как совы, что жили под крышей хлева в Хедли.
– Да ну? – оживился Кокран. – Что ж, посмотрим, известны ли ему более полезные методы, нежели крайние средства доктора Раша. – Скажи-ка, парень, если твой пациент жалуется на ревматизм и боль в суставах, как сделать, чтобы его прошиб пот?
Опять вопросы! Маркус предпочел бы вернуться к Ассоциаторам, чем выдерживать этот медицинский допрос с пристрастием, устроенный ему армейскими хирургами.
– Я бы, доктор Кокран, отправил его на комиссию к военным медикам, – ответил Маркус. – А ко мне можно обращаться просто мистер Чонси.
Кокран громко расхохотался.
– Что скажете, доктор Кокран? Согласитесь, я нашел достойную замену тому испуганному юнцу, который сбежал в Принстоне, – сказал Отто.
– Ага. Нам он подойдет. – Кокран высыпал пепел и сунул трубку в карман. – Добро пожаловать в ряды армейской медицинской службы, Док… или как тебя там.
Второй раз за свою недолгую жизнь Маркус сбросил одно обличье и принял другое.
В госпитале время текло совсем не так, как на ферме в Хедли, где, похоже, вообще ничего не менялось, кроме времен года. Отличалось оно и от тех дней, когда Маркус тайком пробирался к армии Вашингтона и один день был не похож на другой, и от его недолгой службы в рядах Ассоциаторов, где время пролетало мгновенно. В походном армейском госпитале на окраине Морристауна время превратилось в непрерывный поток ран и болезней, который струился между столами и койками, корзинами с бинтами и ящиками с лекарствами. Едва пациент покидал стены госпиталя, на его месте сразу же появлялся другой. Иных уносили в сосновых гробах на кладбище, устроенное неподалеку. Тех, кому повезло больше, отправляли домой – долечивать сломанные руки и ноги, огнестрельные раны и подцепленную дизентерию. Слабых оставляли в палатах прозябать на скудной пище, в состоянии тягостной неопределенности, когда и смерть их не брала, и выздоровление не наступало.
