Ерзая на стуле, Фиби торопливо проглотила слюну.
– Тебе нужна кровь. – Резкий голос Франсуазы оборвал волшебство воспоминаний.
– Я не этого хочу.
Все тело Фиби превратилось в сплошной комок боли. Боль начиналась внизу, распространяясь из пустого места, заполнить которое мог только другой вампир.
Только Маркус.
– Чувства, которые тебя терзают, – признак твоей готовности вкусить человеческую кровь.
Франсуаза подняла Персефону, устроившуюся на рваной ночной сорочке, и перенесла на кресло, а сорочку запихнула в корзину для грязного белья, спрятанную в гардеробе.
Ненасытная похоть – признак твоей готовности принимать кровь двуногих? Фиби щурила свои карие глаза, обдумывая слова Франсуазы. Как всегда, они содержали скрытый смысл.
– Как видишь, вампиры сплошь состоят из желаний. – Франсуаза вернулась к столу и налила кофе. – Неужели ты сама не можешь почесать там, где зудит? У твоего любимого есть дела, и он не сможет постоянно находиться рядом.
Но Фиби сейчас остро недоставало умелых пальцев Маркуса, его нежного рта, ласкающего ее тело, легкого прикусывания, когда он нуждался в ее внимании. Как потрясающе он доводил ее до состояния, когда желание завладевало ею настолько, что она теряла рассудок. И только тогда Маркус дарил ей оргазм, способный разорвать сердце. А какие слова он шептал, снова и снова подводя ее к краю этой пропасти, пока она не начинала просить и умолять. Больше всего Фиби сейчас хотелось услышать эти интимные, соблазнительные слова, зовущие в темную пропасть.
– Нет, – коротко ответила Фиби на вопрос Франсуазы, глядя на верх гардероба.
– Если ты ему позвонишь, станет еще хуже, – вздохнула Франсуаза.
– Позвоню? Ему? – разыгрывая невинность, спросила Фиби.
– С одного из телефонов, которые лежали в мешке наверху гардероба. – Лицо Франсуазы выражало недовольство, понимание, и все это было слегка приправлено юмором. Она хлопнула в ладоши, сказав: – Миледи Фрейя отправилась кормиться, так что постарайся побыстрее.
– Вряд ли я в том настроении, чтобы ему звонить.
Фиби не хотелось шептать Маркусу разные милые глупости, которые вдруг обретали большой смысл, с оглядкой на возвращение Фрейи.
– Выжди несколько минут, – сказала Франсуаза перед уходом. – Опять сползешь в то же настроение.
Франсуаза оказалась права. Едва стихли ее шаги, пульсации между ног Фиби возобновились. Не успев о чем-либо подумать, Фиби подошла к гардеробу, прыгнула за телефоном – это далось ей удивительно легко – и набрала номер Маркуса.
– Фиби?
Голос Маркуса подействовал на нее, как удар электрического тока. Фиби плотно сжала ноги.
– Ты не все мне рассказал, – тяжело дыша, прохрипела Фиби.
– Я сейчас. Подожди минутку.
Из динамика слышался приглушенный разговор. Фиби не могла разобрать ни слова. Затем раздался звук шагов.
– Я так понимаю, в тебе взбрыкнулись твои вампирские гормоны?
– Почему ты не предупредил меня, что будет так? – Раздражение Фиби нарастало вместе с желанием.
– Ты, наверное, забыла. Я достаточно подробно рассказывал тебе об удовольствиях и проблемах, связанных с сексуальным пробуждением вампира, – понизив голос, произнес Маркус.
Фиби напрягла память, вспоминая детали того разговора. Воспоминания были отрывочными и смутными.
– Ты говорил мне, что это опасно… Но ни слова о том, что я почувствую неукротимое желание… сам знаешь…
– Расскажи.
– Не могу. – Фиби не была поклонницей интимных разговоров на расстоянии.
– Прекрасно можешь. Это ведь так просто. Чего именно ты хочешь, Фиби? – Маркус дразнил ее, но только слегка; он был настроен крайне серьезно.
– Я хочу… Мне нужно… – Фиби замолчала.
В ее мозгу появились невероятно четкие картины того, что она бы сделала, появись сейчас Маркус в этой комнате. Их первое слияние произошло прямо в душе. Маркус вошел в нее под шум струй, омывающих их тела. Следующая картина показала ей, как она прижала Маркуса к стене, опустилась на колени и принялась у него сосать. Эту сцену сменила другая, не менее ошеломляющая: Маркус вошел в нее сзади, даже не раздев и разложив прямо на столе, накрытом для романтического ужина. Фиби окружали цветы и свечи в серебряных канделябрах Георгианской эпохи.
– Я хочу тебя всеми мыслимыми способами, – прошептала Фиби, раскрасневшись от искренности.
В ее первой волне вампирских фантазий не было ничего нежного. Только удовлетворение ненасытного сексуального голода.
– А что потом? – спросил Маркус, в голосе которого тоже появилась хрипотца.
– А потом я хочу заниматься с тобой любовью медленно, целыми часами, в постели с белоснежными простынями. Окна открыты и зашторены, и оттуда струится ветер. – Воображение Фиби нарисовало ей совершенно иную картину их слияния; это было вызвано не столько неуемным желанием, сколько тоской друг по другу. – Затем я хочу плавать вместе с тобой и заниматься любовью прямо в океане. После океана – в саду, под луной и звездами.
– Летом или зимой?
Фиби понравился интерес Маркуса к деталям. Значит, он внимательно ее слушал.
– Зимой, – быстро ответила Фиби. – И пусть от наших движений тает снег.
– Я еще никогда не занимался любовью в снегу, – задумчиво признался Маркус.
– А в океане?
Эротические мечты сменились подступающей ревностью.
– Да. Это здорово. Тебе понравится, – пообещал Маркус.
– Ненавижу всех твоих прежних любовниц! Всех до одной! И тебя ненавижу! – прошипела Фиби.
– А вот и нет, – возразил Маркус. – Сама же не веришь.
– Назови их имена! – потребовала Фиби.
– Зачем? Все они уже умерли.
– Не все. Вероника жива! – возразила Фиби.
– Значит, тебе уже известно ее имя, номер телефона и даже адрес, – спокойно констатировал Маркус.
– Ненавижу, что ты опытнее меня, – призналась Фиби. – Ты постоянно говоришь о нашем равенстве, а в этом…
– Смею надеяться, что ты не вознамеришься сравнять счет. – В голосе Маркуса промелькнуло раздражение.
Фиби немного успокоилась. Значит, не только она испытывала уколы ревности, когда речь заходила о любовниках, реальных или выдуманных.
– Я чувствую себя девчонкой-подростком, – призналась Фиби.
– Прекрасно помню эту стадию, – ответил Маркус. – Дело было в ноябре тысяча семьсот восемьдесят первого года. Эрекция не ослабевала целую неделю подряд. В то время я находился на корабле, где было полным-полно мужчин. И все они по ночам бегали дрочить, думая, что остальные спят.
