Губерт Вальтер отсутствовал, осаждая замок Джона в Мальборо, но приор с радостью играл роль хозяина, принимая прославленного короля-крестоносца и его высокочтимую королеву-мать. Алиенору забавляло, что после жизни, полной противоречий и публичного осуждения, ее теперь восхваляют за то же самое, за что раньше хулили. Никогда не находилось в ее руках столько власти, как за время крестового похода и пленения Ричарда. Но никто не ставил под вопрос то, как распорядилась она ею, поскольку всех восхищали смелость, решительность и политическая проницательность, – столь несвойственные для женщин качества, – проявленные матерью в борьбе за своего сына.
* * *
Молва о возвращении короля разлетелась по графству со скоростью лесного пожара. Выезжая следующим утром из Кентербери, король и королева-мать увидели, что обочины дороги усыпаны жителями близлежащих деревень и ферм, желающими лично убедиться в правдивости слухов. Такой горячий прием поразил Ричарда, ведь за четыре с половиной года, прошедшие со дня коронации, в Англии он провел всего четыре месяца. Но Алиенора уверила сына, что благодаря легендам о его подвигах в Святой земле Ричард стал знаменит во всем королевстве. Толпы замедляли их продвижение: священники норовили благословить путников, возбужденные дети мельтешили под копытами, женщины поднимали вверх малышей, чтобы те однажды могли рассказать, что видели возвращение короля на родину, старики кричали, что отправили сына или внука сражаться с сарацинами. Зажиточные торговцы и их жены смешались тут с ремесленниками, крестьянами, монахами из клюнийского аббатства в Фавершеме, паломниками, державшими путь к священной гробнице в Кентербери, и нищими, выпрашивавшими милостыню. Алиенора знала, что этот день жители Кента не забудут никогда, и, глядя на сына, принимающего эти восхваления, подумала, что он тоже его запомнит. Королева-мать надеялась, что вскоре у Ричарда наберется достаточно ярких воспоминаний, чтобы заслонить темные, связанные с Дюрнштейном, Трифельсом и Майнцем.
Небо на западе уже окрасилось багрянцем и золотом заката, когда вдалеке показались стены замка и шпиль Рочестерского собора. Огромная толпа ждала, запрудив дорогу, а стоило гостям показаться, к ним поскакали всадники. Когда встречающие достаточно приблизились, чтобы их можно было разглядеть, Ричард пришпорил своего жеребца. Как только Губерт Вальтер спешился, король соскочил с коня и преклонил перед архиепископом колено. Толпа разразилась громкими криками, а епископ Рочестерский и другие церковники просияли от столь наглядного выражения набожности. Губерт знал, что за этим жестом скрывается нечто большее – выражение сердечной благодарности, и его глаза наполнились слезами. Архиепископ протянул руку, поднимая Ричарда, и двое мужчин обнялись, вызвав еще больше восторженных криков. Как будто по подсказке церковные колокола начали перезвон, и весь Рочестер, казалось, завибрировал от небесной мелодичной музыки.
* * *
Верхний этаж главной башни Рочестерского замка был поделен на просторные личные покои и большой зал, где шел неформальный совет. Для Ричарда, Алиеноры, Губерта Вальтера, епископа Рочестерского Гилберта, Гийома де Лоншана, Андре де Шовиньи и Уильяма де Сен-Мер-Эглиза установили стол на козлах. Все взгляды сосредоточились на главном юстициаре Ричарда, Губерте, начавшем с дурных новостей.
– Вероятно, ты еще не слышал, сир, но в январе твой брат заключил новый пакт с французским королем, уступив Филиппу всю Нормандию к востоку от Сены за исключением Руана, а также несколько важных замков в долине Луары, включая Лош. Конечно, в этих землях у Джона нет реальной власти, но Филипп тут же снова вторгся в Нормандию, и город Эвре теперь в его руках. Джон отправил в Лондон своего клерка Адама Сент-Эдмунда. Этот Адам нагло заявился ко мне засвидетельствовать свое почтение, а когда я пригласил его отобедать в надежде что-нибудь разузнать, он напился и стал бахвалиться близкой дружбой Джона с французским королем, твоим заклятым врагом. Я сообщил мэру, и тот арестовал Адама в его жилище. Там мы нашли письма кастелянам замков Джона с приказом запасать провизию и усилить гарнизоны, готовясь к долгой осаде.
Ричард кисло улыбнулся в ответ.
– Похоже, Джону необходим шпион получше, по крайней мере, не такой любитель вина.
– Я провел совет с другими юстициарами и официально провозгласил, что Джон лишен всех земель в Англии. А затем вкупе с моими сотоварищами-епископами отлучил его от церкви.
Губерт почти виновато взглянул на Алиенору, но та никак не отреагировала на новость, что ее младшего сына ввергли в вечную тьму.
Ричард отхлебнул из стоящего рядом кубка с вином в тщетной попытке смыть отвратительный вкус последнего предательства брата.
– Что еще сделано в отношении замков?
– Наконец-то у меня хорошие новости, монсеньор. – Губерт улыбнулся: – Все замки Джона, кроме двух, в наших руках. В феврале Вильгельм Маршал захватил Бристольский замок. Я захватил замок Мальборо, а во время сражения его кастелян, вероломный брат Маршала, получил смертельное ранение. Я рад сообщить, что мой собственный брат Теобальд, тоже вассал Джона, осознал свою ошибку и сдал мне Ланкастерский замок. А в Корнуолле Генрих де ла Поммере больше не удерживает Сент-Майклс-Маунт: он умер от страха, узнав, что ты вернул себе свободу.
Заметив отразившееся на лице Ричарда недоверие, архиепископ снова улыбнулся:
– Это правда, сир. Услышав новость, он начал задыхаться, схватился за грудь и рухнул, как подрубленное дерево.
Это вызвало смех, стихший, когда Губерт сообщил, что два оставшихся замка – это впечатляющие цитадели Тикхилла и Ноттингема. Тикхилл осаждал епископ Даремский, а графы Честерский, Хантингдонский и Дерби возглавили атаку на Ноттингем.
Ричард обрадовался, узнав, что граф Хантингдон принял участие в осаде, поскольку тот приходился братом шотландскому государю, и его присутствие в Ноттингеме служило лишним доказательством дружбы короля Вильгельма. Приняв корону, Ричард позволил Вильгельму за десять тысяч марок выкупить те замки, которые шотландец вынужден был сдать Генриху II после Великого восстания 1174 года, и признал независимость Шотландии. В свое время кое-кто осуждал Львиное Сердце за это, но он считал, что приобретенное доброе отношение стоит гораздо больше десяти тысяч марок. Вильгельм даже внес существенный взнос в выкуп за самого Ричарда. Мысленно сделав отметку пригласить шотландца посетить Англию с официальным визитом после подавления мятежа Джона, Ричард через стол посмотрел на мать и тех, кто никогда не терял веры в него, как бы ни были унылы его перспективы.
– Врагов у меня больше, чем хотелось бы, – произнес король, – но Господь благословил и друзьями. По-настоящему свободным от ярма Генриха Гогенштауфена я ощутил себя только теперь, снова оказавшись на английской земле.
Все заулыбались, кое-кто часто заморгал, а Алиенора потянулась, чтобы пожать сыну руку. От грозящей разразиться бури чувств их спас Андре.
– Надеюсь, лорд архиепископ, ты проследишь, чтобы слова моего кузена стали широко известны, – промолвил он сухо. – Королю не повредит лишний раз провозгласить свою любовь к родине, даже к такой, где погода и вино столь отвратительны.
