Когда чета переступила порог опочивальни, подготовленной для Беренгарии, Ричард застыл в изумлении – комната напоминала будуар для новобрачных. Для цветов был еще не сезон, но пол щедро устилало ароматное сено, горел ладан, насыщая воздух благоуханным ароматом, серебряные канделябры разгоняли остатки тени, а на маленьком столике стояли два украшенных драгоценными камнями кубка, большой кувшин с вином и блюдо сушеных фруктов. Ричард не знал, кто все это устроил. Это было не в стиле его матери. Зато в стиле Джоанны, но та просто не могла успеть. Возможно, это сделала супруга Андре, или Изабелла, жена Уилла. А может, таково представление Джонни о шутках. Что ж, по крайней мере, здесь есть вино. Закрыв за ними дверной засов, он подошел к столу и спросил Беренгарию, не желает ли она выпить немного.
– Да, с удовольствием.
Наблюдая, как он тянется за кувшином, она пыталась решить как себя вести. Испанка хорошо понимала, чего от нее ждут – ее с колыбели учили, что жены должны проявлять почтительность и покорность. Разве не говорится в Писании, что мужу надлежит подчиняться, как самому Господу?
– Ричард, епископ сказал, что неделю назад ты был очень болен, – вымолвила она наконец.
Он помедлил, потом принялся разливать в кубки вино.
– Несколько дней у меня была лихорадка, – небрежно бросил король.
Она не знала, что отвечать, пока не услышала собственный голос, звучащий странно холодно и спокойно:
– Но лихорадка достаточно серьезная, чтобы ты даже раскаялся в прошлых грехах. Мне не хотелось бы, чтобы ты раньше времени подвергал свое здоровье опасности, исполняя супружеский долг. Господь поймет, если ты решишь отложить искупление до тех пор, пока полностью не поправишься.
Его рука дрогнула, вино, как кровь, растеклось по снежно-белому льну.
– Искупление? – удивился он. – Зачем ты так говоришь, Беренгария? Почему тебе это приходит в голову?
– Ты и правда не понимаешь, Ричард?
Он не мог поверить, что из всех ночей она выбрала именно эту, чтобы устроить ссору.
– Уверяю тебя, я не считаю, что спать с тобой это искупление, голубка.
Она вздрогнула. Ласковое слово, когда-то столь приятное ее ушам, сейчас казались жестокой насмешкой.
– Я тебе не верю, – сказала она и, судя по тому, как порозовели щеки мужа, поняла, что задела его. – За год после твоего возвращения из Германии ты весьма болезненно дал мне понять, что я не нужна тебе: ни как королева, ни как жена, ни как любовница. Ты не позвал меня с собой в Англию, не пригласил на церемонию возложения короны в Винчестере.
– Христос распятый! Я ведь подавлял мятеж, женщина!
К своему удивлению она поняла, что ее не пугает его ярость. Что ей терять, в конце-то концов?
– Я не так хороша в политике, как твоя мать или сестра, Ричард. Но я не дура, так что прошу обращаться со мной подобающим образом. Если твоя госпожа мать может сопровождать тебя при осаде Ноттингема, то почему не может жена?
Она видела, что у него нет ответа, но успокаиваться не собиралась.
– Затем ты вернулся в Нормандию, но прошло два месяца прежде, чем мы встретились. Два месяца! Ты не приехал ко мне, даже когда умер мой отец.
– Я вел войну! У меня есть серьезные сомнения, что французский король согласился бы на перемирие, чтобы я смог нанести своей жене супружеский визит.
– Но вы с Филиппом заключили перемирие в ноябре. А потом ты провел без меня рождественский двор. Ты унизил меня перед всем христианским миром…
– Я не хотел тебя обидеть, Беренгария!
Разозленный тем, что оказался загнан в угол, он взбесился и внезапно смахнул все со стола яростным взмахом руки. Она вздрогнула, когда кувшин и кубки с грохотом упали на пол, но не отступила.
– Ты знаешь, когда мы последний раз были вместе? Я знаю – восемь месяцев и пять дней назад. Я думала, что что-то изменится, когда ты встречался с герцогиней Бретонской в Анжере. Но ты не приехал ко мне. Анжер всего в пятнадцати милях от Бофор-ан-Валле, но ты не нашел времени. – Беренгария гордилась своим самообладанием, тем, что смогла противостоять мужу сдержанно и без слез. Но сейчас, когда она заговорила о самой большой своей обиде, ее голос звучал уже не так ровно. – А потом ты зовешь меня к пасхальному двору, и как я узнаю, ты это сделал лишь потому, что дал обед Господу искупить грехи. Чтобы призвать к себе жену, тебе нужно было испугаться вечного проклятия!
– Я сыт по горло этой чепухой. Я не буду больше обсуждать это, пока ты столь неразумна и безрассудна, – отрезал Ричард и зашагал к двери.
– Если ты не скажешь, чем я оскорбила тебя, как же я смогу это исправить?
Он остановился, взявшись за дверную ручку: это был крик искренней боли, от которого он не мог отмахнуться, даже несмотря на гнев. Повернувшись к ней, Ричард хрипло сказал:
– Ты ничего не сделала, я клянусь в этом!
Они никогда раньше не слышала таких сильных чувств в его голосе и не сомневалась, что они подлинные.
– Если дело не во мне, то в чем? – Беренгария подошла к мужу и умоляюще посмотрела на него: – Прошу тебя… скажи мне.
Ричард молчал так долго, что она потеряла надежду услышать ответ. Но тут Ричард подошел к ближайшему креслу и тяжело опустился в него.
– Все эта проклятая война, – едва слышно промолвил он. – Она не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Люди считают, что я побеждаю, потому что одержал ряд блестящих побед, но они мало что значат в долгосрочной перспективе. У Филиппа по-прежнему остаются крепости, такие, как Жизор, Водрей, Паси, и Нонанкур. В его руках Нормандский Вексен и большая часть Нормандии к востоку от Сены. И впервые французы могут собрать больше ресурсов. Выкуп… Господи Иисусе, он высосал из казны всю кровь. Чтобы продолжать войну, я должен все время повышать налоги, и люди возненавидят меня за это. Но если ничего не сделать, анжуйская империя рухнет, и дело жизни моего отца развеется, как пыль на ветру.
Беренгария не прерывала, пока Ричард врал ей. Она знала, что муж лжет. Ей не составляло труда поверить, что он одержим победой над французским королем, но не в то, что это стало причиной их отдаления. Что могло быть важнее, чем отобрать Иерусалим у мусульман? Она прекрасно знала про то, какой груз он взвалил себе на плечи во время кампании в Святой земле, про непомерные требования к нему, про постоянную борьбу с вероломством французов. Но он не отворачивался от нее тогда. Так почему же это случилось сейчас? У Беренгарии не было ответа, она лишь понимала, что между ними что-то ужасающе разладилось, и не знала, как это исправить. И глядя на изможденное лицо мужа, его заостренные усталостью и недавней схваткой со смертью черты, сомневалась, что у него есть средство, способное помочь.
– Мне жаль, – сказала она, потому как и впрямь о многом сожалела.
Ричард провел рукой по волосам, прижал пальцы к пульсирующим вискам. Когда он начал говорить, Беренгария села на стоявший рядом сундук, юбки ниспадали вниз шелковым каскадом. Она казалась ему очень хрупкой и совсем юной, неяркий свет свечей подчеркивал бледность кожи.
