– Боже милостивый, это же Отто!
Отто устремился к помосту вместе с висящей на руке сестрой. Глаза Рихенцы блестели от слез. Когда Отто попытался преклонить колено, Ричард тут же поднял его и заключил в объятия. Тогда юноша попробовал встать на колено перед бабушкой, но Алиенора тоже не позволила, и вместо этого расцеловала его. Поднялась такая суматоха, что лишь через некоторое время Отто смог заверить всех, что император отпустил и его маленького брата, и тот уехал к Генрику в Саксонию.
– Но я отправился прямо к тебе, дядя, – сказал он Ричарду. – Вернулся домой.
Ричард представил Отто Джоанне и Беренгарии, и, оглядевшись, подозвал познакомиться с кузеном своего сына Филиппа. Вздорным анжуйцам редко доводилось наслаждаться такими сентиментальными моментами семейного воссоединения. И ликование усилилось, когда Отто сообщил Беренгарии, что Генрих согласился отпустить и ее брата Фернандо. Когда пришел его черед, Джон поприветствовал племянника улыбкой и объятиями. Но в его ушах продолжали раздаваться сказанные в эйфории слова Отто: «Я отправился прямо к тебе, дядя. Вернулся домой».
Глава IX
Граница Нормандии
Март 1196 г.
Констанция знала, что бароны-бретонцы не обрадуются ее встрече с королем Англии, поскольку категорически возражают против идеи отправить Артура к английскому королевскому двору. Она понимала их страхи, ведь и сама всегда ненавидела семью Жоффруа. Ричарду Констанция не доверяла, как и этой гордой стерве, его мамаше, и не хотела, чтобы Артур запутался в их паутине. И все же… Артуру девять, самое время получить воспитание при дворе знатного сеньора, и ее материнские инстинкты спорили с долгой, длиной в целую жизнь, обидой на Анжуйскую династию.
Если королева не подарит Ричарду сына, согласие Констанции отослать Артура ко двору английского короля сильно увеличит его шансы стать наследником трона. Она хотела, чтобы, став совершеннолетним, Артур управлял Бретанью. Но перед ним открывалась великая дорога, которую не удалось пройти его отцу: стать английским королем и править империей.
Обернувшись в седле, она бросила взгляд на скачущих рядом мужчин: Андре де Витре, его брата Алена де Динан-Витре, Жоффруа де Шатобриана, Гийома де Лоэка, епископа Ваннского. Они понимали, что обязаны повиноваться вызову Ричарда, поскольку подчинялись ему как герцогу Нормандскому. Если она решит передать Ричарду опеку над сыном, они согласятся, хотя им это и не нравится. Как, впрочем, и ей самой. Она старалась избегать даже думать об этом – за исключением дней, когда впадала в опасное искушение, мечтая о короне для сына. Жоффруа хотел бы ее для Артура. В этом она не сомневалась – амбиции жгли ее мужа как пламя. Но Ричард уже забрал у нее под опеку дочь. Под силу ли ей отдать ему сына? А как будет лучше для самого Артура? Для Бретани?
До замка Понторсон оставалось уже меньше мили, когда Констанция заметила облако пыли, предупреждающее о приближении всадников. На болотах часто встречались преступники, и мужчины выпрямились в седлах, проверяя, свободно ли выходят из ножен мечи. Когда конные показались, Констанция почувствовала тревогу при виде такой большой группы вооруженных людей. Но затем узнала того, кто ехал на гнедом жеребце.
– Это мой муж, – сказала она таким тоном, словно была рада видеть графа Честерского не больше, чем любого норманнского или бретонского разбойника. Ее бароны мрачно смотрели, как граф и Констанция холодно обмениваются приветствиями, и выказали явное неудовольствие, когда стало очевидно намерение Честера их сопровождать. Констанция тоже была не в восторге, но подумала, что Рэндольф недолго станет обременять ее своим обществом. Его замок Сен-Жак-де-Беврон располагался всего в десяти милях, и она надеялась, что туда он, скорее всего, и едет.
Рэндольф повел своего жеребца рядом с кобылой Констанции, а его люди поотстали и держались позади ее баронов и их рыцарей. Ни муж, ни жена не пытались завязать беседу, и ехали молча, устремив взгляды вперед, на дорогу. В обществе второго мужа Констанцию чаще обычного посещал насмешливый призрак первого. Она словно воочию слышала вкрадчивый голос Жоффруа, выражавший сочувствие в том, что она соединена со столь порядочным человеком, таким исполненным чувства долга, таким чертовски скучным – то были эпитеты, совершенно неприменимые к самому Жоффруа. В августе исполнялось десять лет с тех пор, как его нет, а она до сих пор тоскует о нем, особенно по ночам. Он по-прежнему приходит к ней в снах, иногда эротичных, а временами невыносимо болезненных – ведь даже теперь ей трудно смириться с тем, что она потеряла его на бессмысленном рыцарском турнире. В этом не было ни справедливости, ни даже какого-нибудь смысла.
Констанция с облегчением выдохнула, когда они приблизились к повороту в сторону замка Сен-Жак-де-Беврон, и Честер сделал знак своим людям. Но тут она поняла, что в его планы входит пригласить ее к себе.
– Хотя я и признательна тебе за гостеприимство, но до темноты остались считанные часы, – возразила она так вежливо, как только могла. – Поэтому лучше мы проедем мимо.
– Я вынужден настоять, – сказал граф.
При этих словах его люди выполнили нечто, напоминающее военный маневр, окружая бретонцев. Те возмутились, некоторые даже принялись извлекать мечи, несмотря на то, что находились в значительном меньшинстве. Констанция приказала им остановиться, и они подчинились, но с такой видимой неохотой, что она поняла – еще немного, и вспыхнет драка. Герцогиня не хотела кровопролития, не хотела, чтобы ее люди гибли зря. Ублажить мужа было меньшим из зол, и она скрепя сердце согласилась побеседовать с ним в замке.
Она все еще была вне себя от его грубого притязания на супружескую власть. Неужто этот никчемный тип не понимает, что тем самым на блюдечке преподносит ее баронам еще один повод для недовольства? Они приблизились к цитадели графа, и Констанция сказала Андре, что скоро они снова отправятся в путь.
– Думаю, что нет, – заявил слышавший их разговор Честер.
Констанция бросила на него взгляд, а потом увидела и людей на стене замка, и нацеленные на бретонцев арбалеты, выглядывающие из каждой бойницы.
Констанция впервые ощутила гнев и тревогу. Она скрыла чувства и лишь переглянулась с Андре, затем гордо вскинула голову и проехала вслед за графом через ворота замка. Ее дамам позволили следовать за ней, но когда за ними попытались проехать бароны, их вернули назад, и только тогда Констанция поняла, что муж решил стать ее тюремщиком.
Ярость Констанции вспыхнула так, что глаза застил красный туман. Зло глядя на графа, она как можно громче произнесла:
– Я всегда исполняла супружеский долг, как ни мало мне это нравилось. Но больше этого не повторится. Если ты вознамеришься настоять на правах супруга, сначала тебе придется связать мне руки и ноги и заткнуть рот.
Честер залился краской, ведь вызов жены услышали все его люди.
– Ты льстишь себе, Констанция. Я скорее возьму в постель барсучиху!
Констанция надменно поджала губы, ярость поддерживала ее, когда ей и придворным фрейлинам помогли сойти с лошадей и сопроводили в опочивальню, расположенную в главной башне замка. Не в спальню Рэндольфа, и в этом она находила пусть маленькое, но утешение. Комната оказалась удобной и хорошо обставленной, вполне подходящей для гостьи такого ранга. Но Констанция была здесь не гостьей. Она стала пленницей Рэндольфа.
