Теперь Гюйон увидел то, что осталось от древка, и полез за щипцами. Если его получится захватить, быть может, удастся вывести наконечник наверх и наружу. Но надежда жила недолго – его усилий не хватило. Все шло, как он и боялся – стальной наконечник глубоко застрял в мышцах, стиснутый между лопаткой и грудной клеткой.
– Сир, – в отчаянии произнес он, – наконечник не сдвинуть с места. Мне придется его вырезать, что причинит тебе ужасную боль.
Ричард уже насквозь промок от пота, грудь тяжело вздымалась при каждом вдохе. Речь, заглушаемая перчаткой, искажалась, но Гюйон понял. Он прикрыл глаза, перекрестился, бросил взгляд на Меркадье и Вильгельма де Браоза – только у них в руках не было факелов.
– Будьте готовы удерживать короля, если понадобится, – сказал он им, и прежде чем Ричард успел возразить, потянулся за скальпелем. «Святой Искупитель, Агнец Божий, смилуйся над твоим слугой, направь мою руку».
То, что за этим последовало, мерещилось Гюйону до конца его дней. Он будет с колотящимся сердцем вскакивать по ночам, вспоминая жар факелов, кровь, собственные дрожащие руки и панику, растущую по мере того, как он безуспешно пытался извлечь железное острие, уверенный, что если Ричард умрет, он заплатит за это жизнью. Меркадье об этом позаботится. Но тем не менее, капитан и тот, другой лорд, выполняли команды хирурга и удерживали короля, когда тело, в конце концов, отказалось подчиняться воле последнего и попыталось вырваться из-под острого лезвия. К счастью, скоро он от боли лишился сознания – единственное благодеяние, оказанное судьбой в эту ночь им обоим, и королю, и хирургу.
Наконец, с нечеловеческими усилиями Гюйон вырезал достаточно плоти, чтобы открылся наконечник – смертоносный кусок железа длиной с ладонь. Установив зажимы, он еще раз произнес про себя молитву, а потом дернул изо всех сил. Наконечник с брызгами крови вырвался на свободу, а Гюйон отшатнулся назад и вынужден был ухватиться за стол для поддержки. Юнец по имени Арн побледнел, и его вырвало, да и светловолосый рыцарь, которого называли Ги, выглядел так, словно вот-вот последует его примеру. Гюйон знал, что один из присутствующих кузен короля, и собрал все силы, чтобы отразить обвинения. Но тот сказал только: «Ты сделал, что мог», – и Гюйон почувствовал такую признательность, что готов был обнять этого человека.
Меркадье склонился над кроватью, пальцы его нашли пульс на шее короля.
– Еще жив, – сказал он, и Гюйон услышал предупреждение в этих коротких словах. Собравшись с силами, он взял один из кувшинов с вином и вылил на рану. Когда он попросил принести горшки с мазями и травяными бальзамами, Арн вытер рукавом рот и поспешил за ними. Все пристально наблюдали, как Гюйон смешивает в воде буквицу и окопник, объясняя, что эти вот травы, сарацинский корень и чистец, способствуют заживлению. Когда получилась густая паста, он нанес ее на тонкую ткань, и кузен короля помог поднять безвольное тело Ричарда, чтобы лекарь смог закрепить компресс. Гюйон ждал, что спросят, почему он не зашил рану, но все молчали, и он понял, почему. Эти рыцари видели много боевых ран, и потому знали, что предпочитают оставлять глубокие колотые раны открытыми, чтобы гной мог выходить.
К тому времени как все было кончено, хирург дрожал от усталости.
– Король должен проспать всю ночь, – устало произнес он. – Я принесу постель и расположусь в соседней комнате.
– Я отправлю с тобой человека принести все, что понадобится.
Гюйон пробормотал слова благодарности, хотя понимал, что предложенный Меркадье помощник является, на самом деле, его охранником. Но он так устал, что когда Морган спросил, поправится ли король после ранения, не смог собраться с силами и солгать.
– Я не знаю, милорд, – сказал лекарь. – Видит Бог, я не знаю.
Глава XV
Шалю-Шаброль, Лимузен
Март 1199 г.
Ричард проснулся в мире боли. Болело все тело, а плечо просто горело огнем. Не успел он открыть глаза, как кто-то вскрикнул и постель тут же окружили люди: Арн, Морган, Гийен. Вид у них был такой несчастный, что он едва не поверил, что эта убогая незнакомая комнатушка находится в доме вдовы пивовара в Эртпурхе, но вскоре к нему вернулись воспоминания о вчерашней неумелой операции.
Соратники не спрашивали, как король себя чувствует, это и так было очевидно. Вместо этого они постарались сделать то немногое, что могло бы улучшить его положение. Объяснив, что хирург счел за благо оставить его в окровавленной постели священника, соратники сообщили Ричарду, что принесли из шатра его собственную кровать и могут помочь ему перебраться в нее, если он желает. Посмотрев на влажные, грязные простыни, король пожелал, но вскоре обнаружил, что тело его не слушается, и такая простая задача, как смена постели, оказалась не легче зимнего перехода через Альпы. Потратив на нее все силы, он чувствовал себя слабым, как новорожденный ягненок. Вот кто он теперь: не лев, а ягненок, отданный на милость пастухов.
Он признавал, что его пастухи не лишены заботливости. Они кружили вокруг кровати, подавая то кубок вина, то ночной горшок, пока Арн сворачивал соломенный матрас священника. Ричард хотел предупредить, чтобы парень соблюдал осмотрительность – никто не должен видеть эти пятна крови, но понял, что в этом нет необходимости. Все прекрасно понимали, как важно держать в секрете рану короля от его солдат, защитников замка, от французов. Ричард чувствовал легкую тошноту, но жажда победила, и он выпил несколько глотков вина. Тут отворилась дверь и в покои ворвался мясник – такова была первая раздраженная мысль Ричарда при виде хирурга.
Мастер Гюйон сразу схватил ночной горшок. Хотя хирурги, в отличие от прочих лекарей, не считали урину жизненно важным диагностическим инструментом, он полагал, что по моче пациента всегда можно узнать что-нибудь полезное. Собираясь с духом, чтобы снять повязку и взглянуть на рану, он щупал у больного пульс, искал признаки лихорадки и болтал невпопад. Когда он наконец решился и проверил рану, то ощутил, как от облегчения подогнулись колени: заражения не было. Хирург понимал, как мало это значит: ему приходилось видеть, как в одних случаях нагноение происходит буквально за несколько часов, а в других – через неделю. Но каждый день, пока рана Ричарда не выказывает признаков гниения, отдаляет короля и самого лекаря от пропасти. Понимая, что его присутствие неприятно Ричарду, мастер Гюйон забился в угол и занялся изучением образца урины, оставаясь в таком напряжении, что когда в комнату влетел, хлопнув дверью, Меркадье, подскочил и едва не пролил содержимое горшка.
Ричард никогда не видел наемника таким изможденным.
– Клянусь богом, ты выглядишь хуже, чем я, – пошутил он, но Меркадье, похоже, так хотел спать, что потерял чувство юмора и просто буркнул что-то. Его глаза обшарили комнату и пугающе остановились на мгновение на мастере Гюйоне, затем он взял стул и поставил рядом с кроватью.
– Обещаю, – заявил рутье, – что я возьму этот замок для тебя, и когда сделаю это, то повешу в нем каждого сукиного сына.
