Ричард поразился не столько клятве, сколько обнаженным эмоциям, бурлившим под яростью Меркадье, ведь этот человек никогда открыто не показывал своих чувств, многие считали его вовсе лишенным оных. Ричард попытался было сесть – это была большая ошибка. Откинувшись обратно на подушку, он задохнулся от нахлынувшей боли, жгущей сильнее, чем адское пламя. Когда появилось ощущение, что пламя не сожжет его прямо сейчас, Ричард ответил:
– Когда будешь вешать гарнизон, то может, найдешь местечко и для мастера Гюйона?
Бесцветные глаза Меркадье сверкнули.
– Скажи только одно слово, милорд.
Морган взглянул на врача, который внезапно стал выглядеть так, будто ему самому срочно понадобилась медицинская помощь. Придвинувшись к нему, Морган тихонько сказал.
– Не бойся, король просто шутит.
Кадык Гюйона судорожно дернулся, он с трудом сглотнул.
– Зато Меркадье нет, – прошептал он, и, перехватив взгляд наемника в их сторону, Морган подумал, что врач, похоже не ошибается.
– Этот глупец искромсал тебе все плечо, милорд. – В голосе Меркадье слышалась такая угроза, что лекарь вздрогнул. – Кабанчика ко дню святого Мартина и то забивают нежнее.
Ричарда вновь затошнило от боли, и он был склонен согласиться с суровой оценкой Меркадье.
– Ты прав… Но если повесим этого дурака за то, что он искромсал мое плечо, то придется вешать и другого, пытавшегося самостоятельно вынуть болт.
Гюйон обмяк от облегчения, но Морган про себя решил, что будет приглядывать за доктором, чтобы не сбежал при первой же возможности. Даже второсортный хирург лучше, чем никакого, поскольку все понимали, что жизнь короля все еще висит на волоске.
Меркадье поднялся.
– Шалю будет твоим, милорд. Да сгорю я в вечном пламени ада, если подведу тебя.
В обычных обстоятельствах Ричард бы парировал, что Меркадье предстоит гореть в вечном адском пламени вне зависимости от того, что он сделает с Шалю. Но сейчас у него не было сил, и он лишь кивнул и молчал, пока рутье не подошел к двери.
– Меркадье, погоди. – Тот остановился, положив руку на дверную ручку. – Будешь вешать гарнизон, не вешай того арбалетчика.
Морган подумал, что нечасто ему приходилось слышать такие леденящие душу приказы. Очевидно, Меркадье ощутил то же самое: он улыбнулся.
* * *
Не существовало единого мнения, когда начинается новый год. Кто-то предлагал отсчитывать его с Рождества Христа-младенца. Вильгельм Завоеватель, первый норманнский король Англии, выбрал первое января, день своей коронации. Другие признавали двадцать пятое марта, Благовещение, как день нового начала, а меньшинство настаивало на Пасхе. Но для маленькой группы избранных, знавших об опасности, грозившей Ричарду, отсчет начался с пятницы двадцать шестого марта, той ночи, когда ему сделали операцию, поскольку его судьба должна была определиться в ближайшие дни.
В воскресенье вечером мастер Гюйон болтался у дома священника, вглядываясь в лица проходивших мимо. Наконец увидев того, кого искал, он бросился наперерез кузену короля:
– Милорд, могу я перемолвиться с тобой парой слов?
Морган и Ги де Туар подождали его. Морган видел короля всего час назад, но знал, как быстро может загноиться рана и, нахмурившись, огляделся, чтобы удостовериться, что никто их не услышит.
– Что случилось, мастер Гюйон? Ему не стало хуже?
– Нет… Кажется, он чувствует себя лучше, и в этом-то и беда. Я могу давать ему травяные настои, смешанные с вином. Могу менять повязки и молиться о выздоровлении. Но и он должен участвовать. Сегодня я застал его сидящим в кровати и обсуждающим дела со своим гасконским сенешалем Жоффруа де ла Селлом. Король отдавал приказы напасть на замки виконта в Нонтроне и Монтагю. Он отмахнулся от моих возражений и не позволил осмотреть рану, повелев вернуться после того, как закончит разговор с сенешалем.
Это негодование вызвало у Ги и Моргана улыбку – они прекрасно знали, как дурно вел себя Ричард, когда болел или бывал ранен.
– Если тебя это утешит, мастер Гюйон, в пренебрежении короля нет ничего личного. Сколько я его помню, он всегда был сущим наказанием для лекарей.
– Я слышал об этом, – сухо ответил хирург, – но если он не будет лежать, отдыхать и следовать моим советам, то подвергнет свою жизнь еще большей опасности. Я пытался достучаться до него, но без толку. И сделал только хуже, разозлив его словами о том, что он должен слушать меня. Он разразился бранью и сказал, что не признает слова «должен». Сказал, что если пожелает, его отнесут на осаду на носилках, как было в Акре, и даже велит Меркадье привести ему пару шлюх, чтобы скоротать вечер!
Гюйон не знал, получит ли помощь от этих двоих, но уж точно не думал быть высмеянным, а они широко ухмылялись.
– Вы не поняли? Если он возьмет в постель женщину, это его убьет!
Страх в его голосе отрезвил их.
– Мы смеялись, – объяснил Морган, – потому что знаем, что король не сделает такой глупости. В гневе он часто говорит всякое, беснуется и грозится страшными карами, но никогда не исполняет угроз. Его господин отец был таким же.
Ги видел, что хирург не успокоился, и из сочувствия к его положению поведал анекдот из собственного прошлого.
– Когда мне было лет семнадцать, меня ранили на турнире. Рассекли ногу до кости во время общей схватки. Ты, должно быть, помнишь, каковы парни в этом возрасте, все время проводят в похотливых мечтах о голых женщинах. Но пока нога не зажила, я сгодился бы в монахи, так осторожны были мои мысли. А рана короля намного серьезнее моей. Он будет слушать больное плечо, а не член.
– И даже не прикажет тащить его посмотреть на осаду замка, – заверил хирурга Морган. – Он хочет держать ранение в секрете, хотя бы пока не начнет поправляться. Когда силы к нему вернутся, возможно, он станет настаивать на этом, но к тому времени Меркадье уже возьмет замок.
– Благодарю, милорды, что успокоили меня. Король… сложный пациент, – сказал Гюйон, и они рассмеялись в открытую, оценив его талант к преуменьшениям. – Однако боюсь, он еще гневается на меня, и буду весьма благодарен, если вы сопроводите меня к нему. – Хирург ощутил трепет облегчения, когда рыцари согласились удовлетворить его просьбу.
Гюйон обрадовался и тому, что Ричард был со своим милостником и доверенным лицом, аббатом монастыря в Ле-Пен, решив, что тот при необходимости может стать его союзником.
– Монсеньор, – начал доктор, надеясь, что его страх не слишком заметен: Ричард не уважал робких и боязливых, – как ты себя чувствуешь?
Он уже задавал сегодня этот вопрос и получил в ответ едкое «исполнен благодати». Прямота Ричарда застала врасплох всех:
– Утром казалось, что мне гораздо лучше, но в последние пару часов становится хуже. Мастер Гюйон, я должен задать вопрос. И не лги мне. Смогу ли я в полной мере владеть рукой?
