– Я… сир, я очень на это надеюсь. Но понадобится время и терпение, что для тебя не так-то легко.
Ричард изучающе смотрел на него, пытаясь понять, говорит ли хирург правду или надежда нужна ему, чтобы приглушить сомнения.
– Я никогда не считал терпение за добродетель, – признал король. – Полагаю, пришла пора изменить мнение.
«И заодно отрастить ангельские крылышки», – скептически подумал Гюйон, считая внезапную любовь короля к терпению и сдержанности заслуживающей мало доверия.
– Мне нужно сменить повязку, сир, – отважился он, не зная, насколько можно доверять покладистости Ричарда. – Я добавлю в припарку мед, он очень эффективен для исцеления ран.
– Делай, что нужно. – Львиное Сердце перевел взгляд на остальных. – Пока мастер Гюйон заботится о моей ране, расскажите, как продвигается осада.
Они с радостью принялись описывать яростную бомбардировку замка, организованную Меркадье, пока Гюйон бережно снимал повязку. Отек усилился, но этого следовало ожидать. Но, открыв рану, врач судорожно вдохнул. На коже явственно проступила красная линия, кровавой границей обведя пораженную область. Быстрый взгляд подсказал ему, что Морган, Ги, аббат и Арн не поняли значения этого зрелища. Однако Ричард понял и застыл, сжав руку в кулак.
– Gangraena, – промолвил он едва слышно.
Хирургу показалось, что время остановилось. Он мог думать лишь о том, что это латинское слово слишком красиво для такой ужасной болезни. Встретившись глазами с королем, он уже не мог отвести взгляд. Другие, наконец, тоже поняли, что случилось нечто очень скверное, но ни Ричард, ни Гюйон не слышали их взволнованных вопросов. Они видели лишь красную полосу, зловещую, как Каинова печать.
– Это не обязательно означает… – Гюйон затих, дав своим словам умереть вместе с его надеждами.
– Говори! – Ричард пытался сидеть, не обращая внимания на боль, которую эти попытки вызывали. – Я знаю, что ты лечил много людей, чьи раны загноились. Кто-то из них выжил?
Врач похоронил всех своих пациентов с гангреной, не считая одного. Единственный выживший спасся из-за того, что пораженную руку вовремя ампутировали. Он не мог внушать ложную надежду. Король приказал ему говорить только правду.
Жуткое молчание Гюйона ответило на вопрос Ричарда, и этот невысказанный ответ потряс его до глубины души. Он надолго замолчал, но когда наконец заговорил, в его речи слышались отзвуки знакомой бравады:
– Ну, значит, я стану первым.
* * *
На следующее утро Арна внезапно разбудил звук, от которого кровь застыла в жилах – громкий стон короля. Арн тотчас же вскочил на ноги и с отчаянной молитвой метнулся к кровати. Милостивый Боже, пусть это будет лишь дурной сон! Такой крик у Ричарда могли вызвать только воспоминания об Эртпурхе и Трифельсе. Но что, если это не сон?
Ричард дрожал, судорожно глотая воздух перекошенным ртом. Когда над постелью склонился Арн, король схватил его руку и выдохнул:
– Божья кровь, я никогда, никогда не испытывал такой боли…
И Арн разрыдался.
* * *
К тому времени, как Ричард разрешил позвать хирурга, он уже вернул самообладание и спокойствие – государь не мог допустить, чтобы мир видел то, что открылось Арну. Вместе с мастером Гюйоном к королю допустили только Моргана, Меркадье и аббата Мило, и на их лицах Ричард видел страх, вызванный этим срочным приглашением.
– Я проснулся от дикой боли, – как ни в чем не бывало произнес он, словно речь шла о чьих-то чужих страданиях. – И подозреваю, что свершилось то, чего мы боялись.
Тяжелым шагом хирург подошел к постели и принялся разматывать повязку. Никто не произносил ни слова. И хотя он был готов, увидев отекшую, побелевшую плоть, Гюйон ощутил, что сердце его упало в пятки. Едва наложив на тело свою печать, гангрена продвигалась с дьявольской скоростью, и кожа Ричарда стала красной, как мясо. Совсем скоро она примет темно-бронзовый цвет, а после, когда тело начнет гнить изнутри, почернеет. Хирург услышал собственное бормотание:
– Я… Мне так жаль, милорд… Я так сожалею…
Аббат преклонил колени и начал молиться. Морган тяжело опустился на сундук. Арн снова заплакал, на этот раз молча. Рука Меркадье скользнула к рукояти меча, и Гюйон похолодел. Но наемник неожиданно развернулся, схватил стул и ударил о стену, и бил снова и снова, пока стул не развалился в щепки.
Ричард не обращал внимания ни на одного из них. Он знал, что увидит хирург, ничем иным и не объяснить такую внезапную и сильную боль. Но знать – совсем не то же самое, что увидеть самому, заглянуть в собственную разверстую могилу. Наверное, он всегда понимал, что до старости не доживет. «Взявшие меч, мечом погибнут», – говорило Писание. И король это принял – есть куда худшие способы умереть. Но Ричард не ожидал, что это случится здесь, при осаде забытого Богом мятежного замка, так далеко от священных сражений за Святую землю.
За свою жизнь он совершил много такого, чем мог гордиться, отважных подвигов, смелых до безумия, но и славных, его героизм восхищал друзей и приводил в бешенство врагов. Однако он с полным правом мог гордиться тем, что сейчас смог остаться хладнокровным и бесстрастно произнести:
– Никто не должен знать, что я умираю. Мой брат в Бретани. Если бретонцы раньше него узнают о моем смертельном ранении, наша мать потеряет двоих сыновей.
Он умолк, ибо внутри дракон снова пошевелился, и прикрыл глаза, пока не отступила боль. Вот все, что он мог сделать. Жаль, что тот арбалетчик не взял более точный прицел.
– Сколько у меня времени? – Он не удивился, что мастер Гюйон не ответил.
Надо известить Уилла Маршала. Губерта Вальтера. Королевских сенешалей в Анжу, Пуату и Нормандии, кастелянов Шинона и Гайара.
– Отправьте человека за моей матерью.
Алиенора находилась в Фонтевро. Успеет ли она приехать вовремя?
– Вызовите кузена, – продолжил Ричард. – И еще мне нужен писарь, которому я могу доверять.
Аббат Мило всегда был готов предложить и духовную и светскую помощь – прагматичный и знающий служитель церкви, такой же, как Губерт Вальтер и мастер Фульк, пользовавшиеся огромным расположением Ричарда. Не подвел он и сейчас, сумев сориентироваться в этой страшной новой реальности быстрее, чем Морган, и даже чем Меркадье.
– Я лично напишу для тебя письма, милорд король. И в течение часа гонцы будут отправлены к твоей леди матери, к графу Мортенскому и к твоему кузену. И, полагаю, к лорду Андре в Шатору? – Голос звучал совершенно спокойно, но священник старался не смотреть в сторону постели. – Желаешь, чтобы мы вызвали и твою королеву?
– Нет… Нам нельзя вызывать подозрений до тех пор, пока брат не покинет бретонский двор. Я не показывался уже два дня, а половина этой деревни шпионит для виконта или французов. Внезапное прибытие моей королевы привлечет слишком много внимания и вызовет слишком много догадок, ведь она никогда не навещала меня в осадном лагере.
