* * *
Мариам сидела в садовой беседке, единственном месте, где могла укрыться от чужих глаз. За все свои тридцать три года она никогда не испытывала ни такого страха, ни подобной беспомощности. Вот если бы хоть поговорить с мужем и матерью Джоанны! Но Раймунд в трех сотнях миль отсюда, а королева в Нормандии, занята помощью младшему сыну.
Тыльной стороной ладони Мариам утерла влажные щеки. Слезами тут не помочь. Да и вообще – когда слезы могли изменить то, что суждено? Услышав шаги на садовой дорожке, Мариам отодвинулась вглубь беседки, надеясь остаться незамеченной. Но потом она услышала свое имя, ее окликал голос, который она только что призывала в мечтах. Вскочив на ноги, она выбралась на дорожку.
– Морган? – она не могла поверить. – Я думала, после смерти Ричарда ты вернулся домой, в Уэльс.
Он уже подошел к ней и взял ее руку в свои.
– Я ездил в Уэльс, – сказал он.
Ему хотелось повидать брата и сестру, навестить могилы родителей. Но пробыл там всего пару недель, поскольку в Уэльсе у него больше не осталось корней. Любопытство стало золотым ключом, открывшим Моргану мир с бесконечными горизонтами, заоблачными перспективами и необыкновенными чужестранными землями. Платой за такую свободу стала утрата родины.
– Я вернулся проверить свои поместья в Нормандии, – сказал он, умолчав о реальной причине – Морган просто не знал, куда теперь деться. После смерти Ричарда он стал кораблем без руля и был уверен только в одном – что не хочет искать убежище в гавани Джона. Он даже подумывал присягнуть Артуру, ведь это сын Жоффруа. Но Артур – пешка в руках французского короля, служить ему – значит подчиниться Филиппу Капету, а это еще противнее, чем служить Джону.
– Высадившись в Барфлере, я узнал, что Джоанна больна, и отправился прямиком в Фонтевро. Я ее пока не видел, дама Беатриса сказала, что она спит. Насколько тяжело она больна, Мариам?
– Она побывала в аду, Морган. Я не знаю, как выразиться иначе. Джоанну всегда тошнило по утрам чуть больше, чем других женщин, но такого не было никогда. Бедняжка не могла не то что есть, но подчас даже воды попить. Тошнота никогда не проходила. Она реагировала на запахи, которые никто больше не чувствовал, запахи, которые раньше ее не беспокоили. Мы не могли пользоваться духами или мылом, когда купали ее, а свечи должны быть только восковые, а не сальные. Бывали дни, когда ее рвало по тридцать раз. Она потеряла в весе так сильно, что нам пришлось ушивать платья, а не увеличивать, как обычно мы делаем во время беременности. Тошнота началась на шестой неделе, и ничего ее не облегчало – ни имбирь, ни травяные сборы, ни молитвы святой Маргарите, которая защищает беременных. Не помогла даже святая реликвия, которую нам позволила на время взять аббатиса. Оставалось надеяться, что повитуха права, и после пятого месяца худшее останется позади. Джоанна называла август Обетованной Землей, он должен был принести спасение или погибель. Она об этом не говорила, но мы понимали, что дольше она не выдержит.
– И что теперь, когда настал август?
– Тошнота заметно уменьшилась, хотя полностью не прошла. Она, по крайней мере, может теперь поесть жидкого супа, не извергая его обратно. Но Джоанна по-прежнему очень слаба, Морган. У нее кружится голова при попытках встать, она вынуждена пользоваться ночным горшком, и чем больше времени проводит в постели, тем больше теряет силы. Джоанна не признается, но я знаю, ей страшно не пережить роды, и потому настаивает, чтобы мы ехали в Руан и нашли ее мать. Мы ей напоминали, что Алиенора обещала вернуться в Фонтевро к родам. Но Джоанна говорит, что не может ждать и Алиенора нужна ей сейчас. Мне кажется, она в самом деле убедила себя, что умрет без матери.
Морган помолчал.
– Это не удивительно, – наконец произнес он. – Я слышал, как мужчины, раненые в бою, зовут матерей. Эта потребность глубоко в нашей природе. Да и кто тверже встанет между Джоанной и смертью, чем Алиенора? – Рыцарь взял Мариам за руку. – Если Джоанна настроена найти мать, ее не остановить, что бы мы ни говорили. Тебе хорошо известно – она во всем такая же упрямая, как и любой из ее братьев. Но важно, что это не просто стремление, это необходимость. Если Алиенора облегчит ее страх, уверит, что дочь сможет выносить это дитя, мы должны быть благодарны за это Богу. Я мало что знаю о деторождении, но сведущ в боевых ранах, и у людей, которые думают, что поправляются, больше шансов выжить, чем у тех, кто уверен в своей смерти.
– Я знаю, ты прав. Но эта поездка будет тяжела для Джоанны. Руан так далеко.
– Что ж, раз Джоанна твердо решила ехать, мы можем лишь постараться облегчить для нее тяжесть дороги. Поставим кровать на конные носилки, будем почаще останавливаться на отдых. Даже если станем покрывать в день не больше десяти миль, что с того? Важно, что мы везем ее к матери, а не то, сколько времени это займет.
Он обвил рукой ее плечи, и Мариам приникла к нему.
– Ты говорил «мы». Ты отправишься с нами, Морган?
– Конечно, я поеду. Ведь Джоанна моя кузина и сестра Ричарда. Я все для нее сделаю.
Он говорил убедительно, и Мариам ощутила огромное облегчение от того, что он здесь и разделит с ней эту ношу. Но при этом она чувствовала и странное разочарование – ведь когда-то он говорил, что способен на все ради нее самой.
– Ты должна верить, Мариам. Джоанна доберется до Руана. Она обязательно выздоровеет. И спокойно родит, когда придет время. Ее мать не потеряет еще одного ребенка.
Глава XVIII
Руан, Нормандия
Август 1199 г.
Алиенора наблюдала, как сын читает наброски хартий, в которых она объявляет его наследником своего герцогства, а он, в свою очередь, приносит ей оммаж. Время от времени он улыбался и наконец разразился смехом. Джон, со времени завоевания Англии первый правитель с таким именем, король вот уже три месяца. На протяжении большей части жизни возраст служил оправданием глупости и предательств Джона. Муж Алиеноры раз за разом прощал гнусные поступки сына, считая их грехами молодости. Даже Ричард так делал. Но наконец, пришло время Джону самому держать ответ за все, как положено королю и взрослому мужчине тридцати двух лет. Память невольно напомнила ей, что и Ричарду исполнилось тридцать два во время его коронации. Она загнала видение обратно, в темницу, где взаперти держала подобные воспоминания – они теперь стали ей врагами. Воспоминания истощают силы, подрывают решимость и не дают забыть обо всем, что утрачено.
Она постаралась сосредоточиться на недавно начавшемся правлении Джона. До сих пор оно протекало лучше, чем Алиенора смела надеяться. Сын оказался на волосок от гибели в Ле-Мане, но и здесь инстинкты сослужили ему хорошую службу – чутье на опасность помогло Джону избежать ловушки бретонцев. А потом он, как государь, сурово наказал жителей Ле-Мана за неверность, сравняв с землей и замок, и городские стены. Зато с преданными ему подданными Джон был щедр – даровал графство Пемброк Уиллу Маршалу, назначил своим канцлером Губерта Вальтера, хоть тот и сопротивлялся, а виконта де Туара поставил кастеляном замка Шинон и сенешалем Анжу. Он сумел сохранить ценные альянсы Ричарда – союз с графами Фландрским и Булонским – и тепло принял своего сводного брата Жоффа, когда тот вернулся из Рима. Алиенора сомневалась, что их согласие продлится долго, не дольше, чем с Ричардом, поскольку Жофф не забыл, как братья подняли мятеж против отца, и презирал Джона за то, что тот предал Генриха на смертном одре. Но его, как архиепископа Йоркского, следовало улещивать, по крайней мере, поначалу. Новый, еще ничем не проявивший себя король мудро применил политику примирения, обращая как можно больше своих врагов в союзников, хоть даже и временных.
