– Пусть сначала выскажутся они, – прошипела Алиенора. – Дай немцам разобраться самим.
– Государь император! – Новоизбранный архиепископ Кельнский подошел к возвышению. Адольф был примерно сверстником Ричарду, мужчина в расцвете сил. И даже будучи князем церкви, сейчас он напоминал скорее солдата, вооружившегося для битвы со злом. – Прежде чем будут приняты какие-либо решения, мы должны обсудить с тобой это дело.
Генрих на дух не переносил Адольфа фон Альтена, и на краткий миг это чувство отразилось не его лице.
– Я не вижу такой необходимости, господин архиепископ.
– А я вижу. – Это заявление прозвучало из уст архиепископа Майнцского, который выступил и встал рядом с Адольфом.
– И я тоже, – громко произнес Леопольд и присоединился к прелатам.
За ним следовали потрясенные сыновья и архиепископ Зальцбургский. К этому времени все недавние мятежники-бароны влили свои голоса в нарастающий хор протестов. Когда собственный дядя Генриха, граф Рейнского палатината Конрад тоже поддержал возражающих, император неохотно уступил и согласился встретиться с ними через час в доме каноников при соборе.
Прилив чистой, неразбавленной злости прошел, и Ричард снова овладел своими эмоциями.
– Это постыдное предложение, трусливое и презренное. Оно сделано отчаявшимися людьми, которым не хватает духу выступить против меня на поле боя. Как понимаю, мне нет нужды напоминать собравшимся в этом зале, что мой малодушный братец так и не принял крест, а французский король порушил священный обет, а затем злоумышлял против меня, пока я сражался за Христа в Святой земле. Впрочем, у меня нет сомнений, что мой дорогой друг император никогда не совершит ничего, что нанесет урон его чести и чести империи.
Последнее слово осталось за Ричардом. Генрих встал и вышел из зала, и только порывистость походки выдавала его гнев. Министериалы потянулись за ним. Забытая в кутерьме, Констанция устало откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, благодаря Бога за то, что Генрих наконец-то перегнул палку. Проходя мимо, немецкие бароны и клирики, кипя от возмущения, заверяли Ричарда, что это предложение никогда не пройдет, а затем спешили вслед императору. Наконец зал опустел за исключением англичан и приставленной к Ричарду стражи.
Епископ Батский суетился, он потел и божился, что не знал и не ведал про этот умысел, но никто не обращал на него ни малейшего внимания. Лоншан заявил, что намерен посетить этим вечером заседание сейма и выступить в поддержку своего короля, и Ричард не сомневался – этот своего добьется. Встревоженный бледностью бабушки, Отто помчался разыскать для нее вина. Саварик наконец перестал оправдываться, усмиренный сердитым взглядом Ричарда. Андре протолкался через толпу и встал рядом с Ричардом, но ему хватило ума понять, что никакие слова не успокоят сейчас его кузена. Со временем остальные тоже поняли это, и на некоторое время все умолкли.
* * *
День тянулся медленно, как будто само время оцепенело от предательства германского императора. С наступлением темноты часть из набившихся в палаты Ричарда людей отправилась в город на поиски ужина и ночлега, но у матери и друзей пленника аппетита было не больше, чем у него самого. После ухода из большого зала Ричард едва ли произнес хоть одно слово. Он или сидел, ссутулившись, на оконном сиденье, или расхаживал по комнате. До него можно было дотянуться рукой, но Алиенора ощущала, как расстояние между ними увеличивается с каждым медленно тянущимся часом, поскольку сын не желал делиться с ней внутренними своими терзаниями. Он обмолвился только, что еще одного года в тюрьме у Генриха не выдержит, и что испугало ее, так это явная серьезность этого заявления. Андре и те, кто вместе с королем пережили кораблекрушение, бегство и плен, тоже восприняли это так: по крайней мере, только так могла Алиенора истолковать их помрачневшие лица и угрюмое молчание. Она сомневалась, что кто-то из них сможет помочь ей укрепить дух сына, если дело примет скверный оборот. Они, эти слепые рабы мужского кодекса чести, охотно отдадут за него жизнь, но в более тонком деле они не помощники. Алиенора всегда удивлялась, что дважды побывав замужем и вырастив четырех сыновей, она так и не смогла постичь загадочное устройство мужского ума.
К вечерне прозвонили уже несколько часов назад. Отто неохотно ушел, когда стало ясно, что его маленький брат не в силах больше бодрствовать. Фернандо забавлялся некоторое время, играя с попугаем Ричарда, но наконец тоже отправился в кровать. Из клириков остался только архиепископ Руанский, а большинство из рыцарей последовало за Гуго ле Брюном, когда тот заявил, что намерен найти таверну, девчонку и напиться вдрызг. Морган, с присущей валлийцам предприимчивостью, исчез на время и вернулся со слугой, нагруженным кувшинами с вином и немецким элем. Ричард осушил два кувшина, но все равно казался Алиеноре пугающе трезвым. Ей подумалось, что во многих отношениях ее сын очень похож на своего отца. Королева пыталась припомнить хотя бы один раз за долгие годы ее брака, когда Генрих был бы во хмелю, и в этот миг дверь отворилась, и в комнату ввалился Лоншан.
Вид у него был такой усталый, что даже архиепископ Руанский, не любивший канцлера, решил подвести его к стулу. Лоншан ощетинился и отстранился, слишком гордый, чтобы принять помощь врага.
– Никакого решения не принято, сир, – выдавил он. – Жадность застила Генриху глаза и он не способен узреть правду: Филипп и Джон никогда не соберут столько денег, сколько обещают. Я указал на то, что годовой доход Франции вдвое меньше английского, а все имеющиеся у Филиппа деньги нужны ему на кампанию в Нормандии. И напомнил императору, что все богатые имения Джона в Англии конфискованы, и он и гроша не вложит в качестве своей доли от этой отвратительной сделки.
– И он прислушался к тебе, Гийом? – спросил Ричард, переходя прямо к сути.
– Думаю, я зародил в нем зерно сомнения, сир. Но его упрямство под стать его заносчивости, и я опасаюсь, что для него это уже больше дело принципа, чем денег. Но тут он одинок. Все прочие: три архиепископа, епископы Вормса и Шпейера, герцоги Брабантский и Лимбургский, маркиз Монферратский, даже Леопольд и собственный дядя Генриха и его братья настаивают на исполнении принятых им на себя в июне в Вормсе обязательств. Сдается мне, его братья просто наслаждаются редкой возможностью посмотреть, как он изворачивается, но остальные воистину взбешены. В его пользу выступил один только граф Дитрих, но поскольку все уверены, что у того на руках кровь убитого епископа, его слова не произвели на совет никакого впечатления. Архиепископ Адольф яростно напал на Генриха, и впервые в жизни я наблюдал, как это бескровное пресмыкающееся выказало настоящую ярость. Архиепископ бесстрашно заявил ему, что «империя и без того пострадала от недостойного заключения благороднейшего из королей», и предупредил Генриха, что этим новым поступком тот навсегда запятнает репутацию страны.
Впервые со времени утреннего предательства Ричард улыбнулся.
– Дорого бы я дал, чтобы видеть это. Адольф фон Альтена – хороший человек, он стоит сотни таких, как Генрих. Но как думаешь, возьмут ли несогласные верх?
