В зале стало еще тише – если это было вообще возможно. Привычные в большом собрании людей звуки: шорох ног, покашливание, шепот, отсутствовали. Ричард впервые за время речи посмотрел на Бонифация Монферратского. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, сложив на груди руки. Но обманчивость расслабленной позы выдавали прищуренные глаза и желваки на скулах.
– Признаю, что приязни между мной и Конрадом не водилось. Но наши противоречия были политическими, а не личными. Я не верил, что у него есть право получить иерусалимский трон, потому что считал сомнительными обстоятельства его брака. Для тех из вас, кто не сведущ в жестоком соперничестве за власть в Святой земле, я поясню. Претензия на престол Ги де Лузиньяна основывалась на его женитьбе на королеве Иерусалимской Сибилле. Когда Сибилла умерла во время осады Акры, Ги оказался в двусмысленном положении. Он утверждал, что будучи законным образом коронован и помазан елеем, должен продолжать править. Но многие винили его в катастрофе, постигшей государство в битве под Хаттином, результатом которой стало взятие Саладином Священного города. Поэтому лишь немногие из пуленов, то есть урожденных в Утремере христиан, соглашались видеть его своим королем.
Ричард с трудом сглотнул – в горле у него пересохло.
– Я поддерживал Ги по двум причинам. Лузиньяны являлись моими вассалами в Пуату, поэтому я обязан был помогать им как феодальный сеньор. И я был озабочен мерами, которые предпринимал Конрад в погоне за короной. После смерти Сибиллы самой очевидной наследницей стала ее младшая сестра Изабелла. Но Изабелла пребывала замужем за человеком еще менее популярным, нежели Ги. Конрад убедил знатных пуленов, что Изабелле следует развестись с мужем, Хамфри де Тороном, и выйти за него. Хотя Изабелла возражала, не желая расторгать брак, ее заставили сделать это – она ведь была юной девушкой восемнадцати лет от роду и не имела союзников. Меня в то время в Святой земле еще не было, но архиепископ Кентерберийский находился под Акрой и ожесточенно возражал против этого брака, объявив его незаконным и греховным. Если бы прелат не умер от лихорадки, он, думаю, настоял бы на своем. Но едва он скончался, Изабеллу выдали за Конрада. Одним из главных зачинщиков этого некрасивого предприятия был епископ Бове, человек, который никогда не позволяет каноническому праву или принципам вставать на пути собственных выгод.
Французский прелат сидел, развалившись в кресле и изображая скуку, но при этих словах распрямился и впился глазами в Ричарда, который подчеркнуто не замечал его.
– Вот почему я не поддерживал Конрада – потому что он добыл право на престол злым делом. Когда под Акрой мы попытались примирить Ги и Конрада, предложенный компромисс никого не устроил. Конрад был настолько недоволен, что даже отказался принимать участие в войне против Саладина и удалился в Тир.
Ричард приостановился, чтобы дать Хадмару перевести его слова на немецкий для тех, кто не понимал латыни.
– Со временем я перестал противодействовать Конраду, осознав, что не нам, кто вскоре вернется в собственные земли, следует избирать короля для Утремера. Мы-то уедем домой, но для пуленов Святая земля это и есть их дом, а следовательно, выбор за ними. Ведь расхлебывать последствия этого выбора предстоит им, не нам. Поэтому я объявил, что приму любое их решение, и пуленские лорды единогласно проголосовали за Конрада. Именно тогда я решил удалить Ги как угрозу для правления Конрада, а тем временем послал своего племянника Генриха в Тир, известить Конрада, что он стал королем. Маркиз страшно обрадовался и тут же отрядил Генриха в Акру готовиться к коронации. Но ей не суждено было состояться.
Бонифаций Монферратский тоже восседал на помосте, и епископ Бове склонился к нему, шепча что-то на ухо, но Бонифаций не обращал на него внимания, не отрывая глаз от английского короля. Лицо его было непроницаемым, и Ричард понятия не имел, что у него на уме.
– Несколько дней спустя Конрад отправился пообедать к епископу Бове. На обратном пути его подстерегли два ассасина, посланных Рашид ад-Дин Синаном, известным как Старец Горы. Умирающего маркиза перенесли в цитадель, где он дал Изабелле наказ передать Тир только мне или законному государю страны. Поступил бы он так, если бы верил, что ассасинов на него подослал я? Конрад не питал ко мне симпатии, но знал, что я не способен на такой низкий поступок.
Выступая, Ричард прохаживался по залу. Теперь он подошел к помосту и посмотрел брату Конрада прямо в глаза.
– Подобное обвинение совершенно противоречит моему характеру. Даже злейшие из моих врагов никогда не упрекали меня в трусости, а что может быть трусливее, чем подослать к человеку убийц из-за угла? Если бы я желал кому-то смерти, то открыто вызвал бы его, как вызову любого, кто посмеет обвинить меня в подлом убийстве. Если был бы волен поступать так.
Впервые за все время Ричард добился ответа от аудитории – он видел, как некоторые головы закивали, как бы в знак согласия.
– Плененного ассасина передали епископу Бове, который показал под пыткой, что это я послал его убить Конрада. Но это наглая ложь. В конечном счете, ассасины это вам не рутье, готовые продавать свой клинок тому, кто больше заплатит. Любой, наслышанный о Святой земле, знает это. Но все это не имело никакого значения для епископа Бове, который увидел шанс запятнать мою репутацию и сразу ухватился за него.
Лицо у прелата побагровело. Он хотел было подняться и заговорить, но Генрих покачал головой, и француз снова сел, одарив Ричарда взглядом, полным убийственной ненависти.
Король ожидал, что его оборвут или зашикают, но у императорского сейма явно не было твердого регламента, поэтому обвиняемого слушали в вежливом молчании. Теперь, однако, реплика Бонифация вызвала в зале удивленный шум.
– Так ты утверждаешь, что епископ Бове солгал? – спросил он.
– Епископ Бове обращается с правдой, как другие мужчины обращаются со шлюхами, – ответил Ричард, и среди слушателей раздались смешки, вскоре стихшие. – Я готов поклясться своей честью, что не имею никакого отношения к убийству твоего брата, милорд маркиз. Но смею предположить, что многие в этом зале убеждены в том, что у меня нет чести, потому как наш добрый епископ прославил меня вдоль и поперек всего христианского мира, виня во всех грехах, кроме Великого потопа. Тем, кто вдоволь наглотался яда, приготовленного прелатом, я могу только сказать, что люди не поступают вопреки собственным интересам. Уверен, многим из вас ведомо, что в момент убийства Конрада мне угрожала опасность лишиться своего королевства, потому как французский король вступил в сговор с моим братом графом Мортенским. Чем дольше оставался я в Святой земле, тем больше времени у них было прибрать к рукам мои домены. Охотно повинюсь, я отчаянно хотел поскорее вернуться, чтобы защитить свою страну. Но я не мог нарушить данную Всевышнему клятву не покидать Святую землю, как это сделал французский монарх. Я надеялся, что как только Конрад станет королем, я спокойно смогу передать Утремер в его руки, так как признавал в нем талант военачальника.
Бонифаций долго в молчании смотрел на Львиное Сердце, храня непроницаемое выражение лица.
