Вне зависимости от того, были ли правдивы эти истории, Ричард не хотел унижать Лоншана их пересказом.
– Мне известно, что случилось, Гийом. Не стану отрицать, что ты наделал серьезных ошибок. Мне не доставило радости узнать о них, хотя в твоей преданности я никогда не сомневался. Но виноват не ты один: виноватых и помимо тебя хватает. Теперь ясно, что братец Джонни с самого начала собирался вредить тебе. Что до Жоффа… Ну, этот и со святым Петром у райских врат спорить будет.
Ричард потрепал собеседника по плечу.
– Что было, то прошло, и не будем больше об этом.
Но вместо облегчения, которое ожидал увидеть король, на лице канцлера читалось лишь отчаяние.
– Сир… это еще не все. Враги уже давно опорочили и оклеветали меня. Верно, что я не знатного происхождения, но вовсе не внук серва, как утверждает епископ Ковентрийский. Мой отец держал рыцарский лен от Гуго де Ласи. Я также не пренебрегал советами моих собратьев-юстициаров и не жил в такой роскоши, как на меня наговаривают. Недруги обзывают меня «темным чужестранцем» и презирают за то, что я не англичанин. Но настоящая причина их обид кроется в том, что я оказался не податлив и покорен, как им хотелось, и осмеливался бросать вызов «лучшим». Не отрицаю, я обращался за советом к своей родне и слишком полагался на своих соотечественников-«чужестранцев», ставя на должности уроженцев моей родной Нормандии.
– Мне все жалобы в твой адрес известны, – отрезал Ричард несколько нетерпеливо, потому как не видел смысла обсуждать сейчас эту тему.
Щеки у Лоншана стали пунцовыми.
– Но до тебя не дошло самое гнусное из обвинений, милорд король. То, которое распространяет обо мне этот сын погибели, епископ Ковентрийский. Я и сам узнал о нем лишь недавно. Оно отвратительное до омерзения. Гуго де Нонан и его прихлебатели утверждают, что я… что я повинен в самом тяжком из грехов – что я брал на свое ложе маленьких мальчиков.
Говоря, он смотрел на свои сцепленные руки, но теперь заставил себя поднять голову и встретиться с взглядом Ричарда.
– Монсеньор, я клянусь тебе, что все это низкая, подлая ложь. Никогда, никогда, никогда не был я замешан в подобном извращении, таком…
– Довольно! – Ричард повернулся на скамье, обратившись лицом к собеседнику. – Вот, посмотри, – продолжил он, протянув к нему руки ладонями вверх. – Ты видишь на моих руках кровь Конрада Монферратского? Должен ли я поклясться перед тобой, что не сговаривался с Саладином предать королевство Иерусалимское? Вот и тебе нет нужды клясться в своей невиновности. Я знаю, что в этих обвинениях нет правды, потому что знаю тебя.
Лоншан смежил на миг глаза. Ошеломленный обвинениями, гнусность которых он не мог даже представить, Гийом даже от необходимости озвучить их цепенел, но счел необходимым довести до сведения короля существование подобных слухов.
– Спасибо, монсеньор, – пролепетал он так тихо, что слова едва достигли ушей Ричарда.
– Согласен, эти обвинения особенно мерзкие. Но тебе, Гийом, следует помнить одно: они исходят из уст Гуго де Нонана. Это само по себе вызывает подозрение у людей, потому как грехам самого Гуго нет счета. Если из рассказов о нем справедлива хотя бы половина, то единственная его надежда получить отпущение – это найти священника настолько пьяного, что он исповедал бы самого Люцифера. Мало кто верит де Нонану.
Ричард знал, конечно, что это не совсем так: порочащие слухи распространяются быстрее любой заразы. Но то было единственное утешение, которое он мог предложить.
Лоншан ухватился за него, как утопающий за соломинку, настолько ему хотелось верить, что никто не прислушается к клеветническим измышлениям епископа Ковентрийского. Ему даже удалось выдавить слабую улыбку в ответ на колючую остроту Ричарда.
– Сир, нам надо еще кое-что обсудить, прежде чем мы вернемся в большой зал. В своей жизни я встречал много плохих людей: алчных, завистливых, гневных, чрезмерно гордых.
Ричард наклонил голову набок, лукаво усмехаясь.
– Если ты намерен отчитать меня за мои грехи, то не я виноват в том, что мне так давно не представлялось шанса покаяться в них. Да и из смертных грехов я повинен не более чем в трех: гневе, гордыне и похоти
[14].
– Я не о твоих грехах веду речь, монсеньор. Все мы грешны, такова наша природа. Но мне встретились только два человека, которых я могу заклеймить как истинных злодеев. Один из них – презренный выродок Гуго де Нонан. Второй – Генрих фон Гогенштауфен.
– Я буду последним, кто оспорит это утверждение. Но к чему ты клонишь, Гийом?
– Когда мы приедем в Хагенау, Генрих захочет обсудить с тобой новые условия освобождения. У меня нет сомнений, что он никогда не выпустит тебя без уплаты очень большой суммы. Знаю, как трудно будет тебе согласиться на такой грабеж, но у тебя действительно нет выбора, и я хочу, чтобы ты твердо понимал это.
Ричард молчал так долго, что канцлер забеспокоился.
– Я понимаю, – промолвил король наконец. Взгляд его был устремлен через сад на сложенные из плит красного песчаника стены замка. – И выкуп еще не самое худшее. После Трифельса мы знаем, что Генриху наплевать на собственную честь, а это значит, что данное им слово ничего не стоит.
Глава XIII
Хагенау, Германия
Апрель 1193 г.
Едва переступив порог большого зала императорского дворца, Ричард почувствовал, что все взоры устремлены на него. В них не чувствовалось открытой враждебности, преобладало скорее любопытство, и король предположил, что слух о его оправдании в Шпейере докатился и сюда. Сопровождаемый караулом, он направился к помосту, придерживая шаг, чтобы канцлер не отставал. Лоншан бросал на него благодарные взгляды, ценя эти мелкие проявления доброты, которые не нуждались в признании. Приближаясь к возвышению, Гийом тихо молился, чтобы государь сумел сдержать свой темперамент, не поддаваясь ни на какие провокации.
Поклявшись себе, что будь он проклят, если снова преклонит колени перед этой бесстыжей свиньей, Ричард пошел на компромисс в виде короткого поклона. Генрих взирал на него с циничной усмешкой.
– Мы рады приветствовать короля английского при нашем дворе. Нас согревает надежда, что вскоре мы ознаменуем нашу дружбу договором о союзе между Англией и империей.
Ричард оскалил зубы в ответной улыбке:
– Я этот альянс ценю не меньше тебя, милорд император.
– Да, – довольным тоном заметил Генрих. – Это замечательно, что между нами такое согласие.
Ричард повернулся к женщине, сидящей рядом с Генрихом. Констанция д’Отвиль вышла замуж поздно, в тридцать один год, поскольку ее племянник, король Сицилийский, не спешил подыскать ей подходящую партию. Она была на одиннадцать лет старше Генриха, и за семь лет брака чрево Констанции еще не наполнялось ни разу. И несмотря на это, Ричард полагал, что супруг не разведется с ней как с неплодной, потому как его претензии на Сицилию покоились на этих хрупких плечах. Джоанна описывала ему Констанцию как красавицу, но Ричард нашел ее чересчур худой. Кожа плотно обтягивала ее скулы, а губы давно отвыкли улыбаться. Остатки былой красоты угадывались только в голубых, как сапфир, глазах. Но сейчас в глазах этих не было чувства, они не выражали ничего. Эта женщина навела Ричарда на мысль о замке, осажденном противником, но намеренном стоять до последней капли крови.
