Но Генрих только улыбнулся.
– Конечно. Теперь в этой встрече нет необходимости, не так ли? – мягко сказал он и подал знак слуге, который поспешил налить всем вина. Присутствующие выпили за мирное окончание мятежа, хотя Дитрих выглядел так, будто ему налили скисшего молока. Ричарду вино показалось таким же на вкус, потому что он знал, эти «потеплевшие» отношения с Генрихом – прогулка по очень тонкому льду, и при каждом новом шаге слышал под ногами тревожный хруст.
* * *
Хотя Ричард весьма обрадовался, что смог сорвать встречу в Вокулере, общий результат не принес удовлетворения, даже несмотря на приобретение ценных будущих союзников. Его сильно раздражало, что пришлось действовать от имени Генриха, и он не разделял ликования Фулька и Ансельма, потому что чувствовал себя не победителем, а чем-то вроде сводника. Он держал эти мрачные мысли при себе, не ожидая найти понимания у соратников. Да, они делили с ним плен, но не разделили его позора. Они ведь церковники, им не свойственно ценить честь дороже жизни. В отличие от рыцаря. Или от короля.
* * *
Гийому де Лоншану срочно требовался глоток вина: он без передышки проговорил больше часа, и во рту у него пересохло. Но ему требовалось многое рассказать своему королю: про перемирие с его братом Джоном до ноября, про меры, предпринимаемые королевой-матерью и юстициарами по сбору выкупа и заложников, затребованных Генрихом, про успешную кампанию французского короля в Нормандии. Он обрадовался, узнав, что Ричарду уже известно о потере замка Жизор и предательстве, так как боялся приносить столь дурные известия. Он не сказал Ричарду ни о том, как враждебно его приняли в Англии, ни о новых унижениях, поскольку решил, что у короля хватает своих проблем. Вместо этого канцлер постарался говорить жизнерадостно, уверял Ричарда, что Губерт Вальтер, должно быть, уже рукоположен в архиепископы, упирал на верность королевских подданных и так пылко восхвалял королеву-мать, что Ричард пошутил, не влюбился ли в нее Гийом. Но ничто не обрадовало короля сильнее, чем привезенные канцлером письма от Алиеноры, Отто, Губерта Вальтера, юстициаров и английских лордов. Глядя, как Ричард перечитывает эти письма, Лоншан удивлялся, почему король не упоминает о своем дипломатическом триумфе во Франкфурте. Он считал, что для пленника это выдающееся достижение, но в свете молчания Ричарда предпочел не распространяться на эту тему.
– На рынке Вормса, по дороге к дворцу, я наткнулся на Фулька, сир. Он торговался с лавочником из-за сюрприза для тебя и рассказал о твоей встрече с германскими мятежниками. Хотел бы я оказаться в Париже, видеть злость и досаду французского короля, когда тот узнает, что ты обвел его вокруг пальца!
Ричард оценил дипломатичность своего канцлера: тому удалось подчеркнуть единственную чистую радость от франкфуртского подвига – грядущие печали Филиппа Капета. Не желая пока говорить о самой встрече, он спросил:
– Говорил ли я тебе раньше, как меня удивило, что вы с Фульком так легко подружились? Я ожидал, что вы с первого дня будете на ножах, учитывая, какие вы оба бываете подчас колючие.
– В самом деле, мы оба терпеть не можем глупцов. И ни один из нас не славится своим тактом. И это в чем-то объединяет нас, – улыбнулся в ответ Лоншан. Уловив намек, он решил отложить обсуждение Франкфуртского совета до тех пор, пока король сам не заведет о нем разговор. – Сир, ты обмолвился, что у тебя есть для меня новое поручение?
– Ты прибыл в Вормс очень вовремя, Гийом: мы собираемся начать переговоры о новых условиях моего освобождения. Я полагаюсь на тебя: ты не позволишь Генриху высосать из меня кровь до последней капли, – за беззаботным тоном Ричарду не удалось скрыть горечь, только не от человека, знавшего его столь хорошо, как канцлер. – Затем я пошлю тебя во Францию. Хочу, чтобы ты попытался склонить французского короля к перемирию. Мне ненавистна сама мысль об этом, но иначе он проглотит всю Нормандию целиком, пока я здесь в плену.
Ему только что поручили дело, перед которым дрогнули бы и самые талантливые дипломаты, но Лоншан сделал карьеру именно благодаря подобным миссиям, и он как раз заверял Ричарда, что приложит все усилия, когда дверь отворилась и в покои влетел Фульк с «сюрпризом» для короля в руках – зеленым попугаем в клетке. Клерк надеялся, что птица позабавит Ричарда, но сейчас ее отодвинул на второй план другой принесенный им сюрприз.
– Сир, ты никогда не догадаешься, кого я встретил во внешнем дворе! – обычная хмурость Фулька совершенно испарилась, он сиял, пропуская вперед новых гостей. Морган и Гийен толкались, спеша войти в дверь, и затем перед ошарашенными немецкими стражниками развернулась сцена триумфального воссоединения. Их поразило, что английский король обнимает этих рыцарей как братьев. Они и вообразить не могли, чтобы их император оказал подобную честь человеку ниже по положению.
Ричарду был очень близок специфический дух солдатского товарищества, но особенно крепкие узы связывали его с двадцаткой храбрецов, отплывших вместе с ним на тех пиратских кораблях, и прежде всего с Морганом и Гийеном, бывшими рядом с ним в один из худших моментов его жизни. Убедившись, что они неплохо, насколько это вообще возможно, перенесли плен, он отступил и нахмурился.
– А где парень? Его что, не отпустили?
– Он боялся встретиться с тобой, сир, – грустно пояснил Морган. – Думает, что твои беды – это все его вина. Мы пытались его успокоить, говорили, ты не станешь его винить за то, что он сломался под пытками. Я думал, нам это удалось, но когда мы добрались до Вормса, Арн снова впал в отчаяние. – Морган был почти уверен, что Ричард не станет винить мальчишку, но короли не всегда терпимы к человеческим слабостям, и поэтому прибавил: – Он еще очень молод, монсеньор, даже моложе, чем мы думали – ему и пятнадцати нет…
– Иди и найди его, Морган, и приведи сюда. А будет упираться, скажи, что это приказ короля.
Только после того как Морган ушел, Ричард заметил попугая. Он много знал о соколах, но ничего о домашних птицах и с сомнением смотрел на подарок, но Фульк настаивал, что это хорошая компания. Впрочем, когда Фульк засунул руку в клетку и тут же был укушен, король признал, что в этой затее что-то есть. Он, Гийен и Лоншан смеялись над бессвязными ругательствами клерка, когда дверь открылась и Морган наполовину уговорами, наполовину тычками завел Арна в комнату.
Парнишка бросился к Ричарду, упал перед ним на колени и склонил голову. Ричард взял его за руку и рывком поднял:
– Посмотри на меня, Арн. – Долгое время он изучал юношу, отметив корки красных рубцов ожогов на лбу и на шее. – Парень, я кое-что расскажу тебе о мужестве. Оно кроется не в отсутствии страха, в преодолении оного. Ты претерпел за меня немалые страдания, больше, чем многие бы выдержали. У тебя нет причин упрекать себя.
В горле у Арна запершило, он видел Ричарда сквозь застилавшие глаза слезы. Король протянул руку и провел большим пальцем по самому ужасному шраму Арна, что шел от брови вверх и терялся в волосах. – Другие будут смотреть на это и видеть шрам, Арн. Но они ошибаются. Это почетная награда.
