Моргану и Гийену показалось, что, когда тяжкий груз сняли с его плеч, Арн прямо на глазах прибавил в росте.
– Король прав, Арн, – усмехнулся Морган. – И эта «почетная награда» хорошо послужит тебе в будущем. Когда зайдешь в таверну и расскажешь, как ты ее получил, тебе никогда не придется платить за выпивку.
– Она также пригодится, когда ты захочешь произвести впечатление на девушку, – предсказал Ричард, и когда все рассмеялись, Арн присоединился к ним, удивленный, сколько боли можно исцелить парой хорошо подобранных слов. Немецкие стражники наблюдали, озадаченные весельем, и пришли промеж себя к выводу, что англичане воистину очень странный народ.
* * *
Двадцать девятого июня, когда оглашали условия соглашения, Ричард сидел на помосте рядом с германским императором в большом зале императорского дворца в Вормсе. На губах Генриха играла торжествующая и отчасти издевательская улыбка. Он забавлялся, представляя себе досаду французского короля, когда тот услышит об этом пакте, тем более что именно благодаря Филиппу Генриху удалось выбить из английского короля значительные уступки. У него не было оружия эффективнее, чем нависшая над Ричардом угроза парижской темницы.
Ричард изобразил гримасу, которая, как он надеялся, сойдет за улыбку, но она скорее напоминала оскал мертвеца. Король решил, что никто не узнает, сколько мучений причинило ему это соглашение. И поэтому хранил улыбку, даже когда новые возмутительные условия стали зачитывать вслух. Выкуп подняли до ошеломляющих ста пятидесяти тысяч серебряных марок, и на свободу пленника отпустят не ранее уплаты двух третей этой огромной суммы – ста тысяч марок. Он должен выдать шестьдесят заложников Генриху, и еще семерых герцогу Леопольду, в обеспечение уплаты оставшихся пятидесяти тысяч марок в течение семи месяцев после освобождения. Если ему удастся примирить императора со своим зятем, Генрихом Львом, уплату этих пятидесяти тысяч марок отменят, и заложники не потребуются. Но поскольку требования, предъявленные Льву, включали признание брака бывшей невесты его сына с герцогом Баварским, Ричард понимал, что мир заключить не получится никогда.
Он также был вынужден согласиться на свадьбу своей племянницы Эноры со старшим сыном Леопольда и выдать Анну, Деву Кипра, замуж за младшего отпрыска австрийского герцога. Утешаться оставалось только отсутствием одного из прежних требований – его личного участия в кампании против короля Сицилии. Но в тот жаркий полдень вторника это не доставляло ему особой радости – достаточно было вспомнить о цене своей свободы: сумма была столь огромной, что казалась немыслимой – она более чем в три раза превышала годовой доход английской казны.
* * *
После того как они с Генрихом пришли к окончательному соглашению, условия содержания Ричарда значительно улучшились. Удушающий надзор был ослаблен, он получил больше свободы, мог встречаться с глазу на глаз с друзьями и новыми германскими союзниками и вести государственные дела. Он даже послал в Англию за любимыми соколами, поскольку ему пообещали, что он сможет охотиться. Генрих также отпустил последних людей Ричарда, и Балдуина де Бетюна тепло приняли в Вормсе. Немцев впечатлил неиссякающий поток посетителей из Англии, людей знатных и облаченных властью, пускавшихся в трудное путешествие, дабы выразить преданность своему плененному королю, и вскоре до французского двора дошла молва, что теперь с Ричардом обращаются скорее как с гостем, чем с узником.
Филиппа ошеломили новости о заключенном в Вормсе соглашении. Он разъярился, что Генрих оставил его в дураках, заставив поверить, будто примет его предложение. А поняв, что освобождение Ричарда неизбежно, Филипп испугался. Он был настолько потрясен, что, встретившись девятого июля с канцлером Ричарда Гийомом де Лоншаном и его юстициаром Уильямом Бривером, согласился на перемирие с Англией в надежде сохранить захваченное за время плена Ричарда.
Он также отправил срочное сообщение своему союзнику и соучастнику. Прочитав скупое предупреждение: «Берегись. Дьявол на свободе», – Джон немедленно сбежал во Францию.
Глава XVI
Рим, Италия
Июль 1193 г.
Леди Мариам сидела на мраморной скамье в палаццо семьи Франджипани на Палатинском холме. Солнце стояло в зените, но жара не беспокоила выросшую на Сицилии Мариам. Она ждала возвращения королев из папского дворца. В последние недели, стоило им попросить аудиенции, папа неизменно оказывался занят. И если Беренгария еще цеплялась за веру в его святейшество, то Джоанна уже оставила всякую надежду, и уклончивость иерарха церкви бесила ее не меньше, чем бездействие, поскольку она не могла ничего поделать ни с тем, ни с другим. Это внезапное приглашение от папы взволновало обеих: женщины решили, будто понтифик получил известия о Ричарде. Мариам не разделяла их уверенности в том, что новости хорошие – никто из сицилийцев не питал иллюзий относительно императора Генриха.
Если у папы действительно найдутся обнадеживающие слова о положении Ричарда, Мариам готова была порадоваться за Джоанну и Беренгарию, но считала маловероятным, что папа слышал что-нибудь о человеке, который много значит лично для нее: валлийском кузене Джоанны Моргане. Узнав, что Ричард рискнул пройти по вражеской территории всего лишь с двадцатью спутниками, она не усомнилась, что Морган был одним из них, и ее подозрения подтвердили братья де Пре: Гийом, Жан и Пьер. Расставшись с Ричардом на Корфу, братья добрались до Сицилии и уже направлялись домой в Нормандию, когда узнали о пленении короля и тут же изменили планы, решив присоединиться к Ричарду в Германии. Но сделали остановку в Риме, чтобы рассказать женщинам Ричарда о злосчастном путешествии короля из Святой земли.
Джоанна и Беренгария осыпали их хвалами за преданность, Мариам же молча слушала и удивлялась, почему так трудно понять приоритеты мужчин. Братья Пре ставили короля выше собственных обеспокоенных семей, ждущих их в Нормандии, и она не считала это достойным восхищения. Мариам все еще обижалась, что Морган решил отплыть с Ричардом, а не с ней, и на какое-то время ее отношения с Джоанной испортились. Но две женщины были близки как сестры, и Мариам поняла, что должна отбросить обиду. Ричард – брат Джоанны, тот, кто спас ее из плена, поэтому вполне ожидаемо, что сестра будет очень его любить, и безопасность брата будет иметь для нее первостепенное значение. Мариам напомнила себе, что Морган не обязан был исполнять просьбу Джоанны, и это опять вернуло ее думы к запутанной теме мужской чести.
Она настолько погрузилась в мысли, что очнулась, только когда в руку ткнулся мокрый нос. При виде Ахмера, сицилийской борзой или чирнеко, как еще называют эту породу, она улыбнулась. Ахмер был любимым псом ее брата. Она потрепала лисьи рыжие уши, вспоминая радость Вильгельма и ужас его врача-мусульманина, когда Мариам привела собаку в спальню во время его последней болезни. Мысли о Вильгельме неизбежно навевали грусть о несбывшемся. Вот если бы выжил его с Джоанной сын. Если бы Вильгельм не выдал Констанцию за Генриха Гогенштауфена, дав тем самым ему право на сицилийскую корону. Если бы не был таким упрямым, не оставил без внимания протесты своих подданных, которые скорее сошлись бы с Люцифером, чем с германским императором. Вильгельм всегда был хорошим братом и, как она думала, хорошим мужем для Джоанны, несмотря на то, что держал целый гарем сарацинских рабынь, как делали его отец и дед. Но вот хорошего короля из него не получилось.
