Ноябрь 2014
Утро понедельника. Сегодня прошла неделя. Мой организм отметил этот рубеж, наконец-то отключившись сегодня ночью. Проснувшись, я ничего не помнила о последних часах. Не помнила ночного кормления, пробуждения и плача Ивана, никаких мыслей или снов. Должно быть, это хороший признак. Когда я проснулась, было пять утра, и я сразу же поняла, что теперь – вот теперь прошла неделя. Ровно неделя. Возможно, с точностью до минут. Теперь я буду считать не дни, а недели. Началась вторая. Недели будут складываться в месяцы, а месяцы в годы. И где-то на этом пути жизнь снова начнет казаться мне нормальной. Когда-нибудь я перестану ощущать, что каждый вздох дается с болью, требует усилий, на которые я не вполне способна. До этого мы еще не дошли. Мы пережили всего неделю. Это немного, но и не то чтобы совсем ничего.
В комнате рядом с той, где спим мы с Иваном, на смену моей маме, ночевавшей там все выходные, пришли мачеха и младшая сестра. Мои друзья и близкие тихо и сосредоточенно взяли на себя все, от чего могли меня освободить. Совместными усилиями, без особых разговоров они стали для меня искусственными легкими, сердцем, ногами и руками. Они занимаются бумагами и календарем, почтой и встречами, мебелью, закупкой продуктов и приготовлением пищи. Я и не вспомню, когда в последний раз убирала за собой тарелку. Или вынимала посуду из посудомоечной машины. Развешивала белье. Готовила еду. Варила кофе. Все происходит как бы само собой.
Единственное, что мне остается, – это дышать, вставать по утрам и пытаться прожить очередной день. Всегда быть рядом с Иваном. Я знаю, что мне ужасно повезло. Даже не представляю себе, что б я делала, будь я совсем одна. Похоже, моих запасов энергии хватает ровно на то, чтобы вести себя более-менее как обычно с Иваном, а когда он спит, воспользоваться моментом, чтобы поплакать, или поговорить, или посидеть в тишине, предаваясь размышлениям. И благодаря всему этому искусственному дыханию, которое мне обеспечивают мои близкие, дни каким-то непостижимым образом проходят. Вероятно, потому, что меня ни на минуту не оставляют одну. Вероятно, потому, что я всегда могу сделать паузу, передать Ивана бабушке и посидеть в одиночестве за кухонным столом, уставившись в одну точку. Вероятно, потому, что жизнь с почти девятимесячным ребенком оставляет мало вариантов для выбора.
Не подозревая о трагических событиях, только что предопределивших его жизнь, он пачкает один подгузник за другим. Ползает и спотыкается. Плачет и снова успокаивается. Смеется и играет, плещется в ванной и пробует новые звуки. Учится вставать, держась за край дивана, падает и сердится, стучит своим маленьким кулачком по столу и пробует снова. Его жизнь идет своим чередом, а моя вертится вокруг него. Он заставляет меня следовать его распорядку дня. Иногда он даже может меня рассмешить, и это не кажется дикостью.
Постепенно подкрадывается смутное ощущение непоправимости того, что произошло. В книгах, взятых в библиотеке, о травматических переживаниях и выходе из кризиса, я читаю о четырех стадиях горевания. По-прежнему решительно настроенная побыстрее прокрутить стадии шока, я отметила и подчеркнула, что после стадии шока наступает стадия реагирования. Затем наступает переработка. И, наконец, новая ориентация. О более поздних стадиях я читала как бы авансом. Когда читаешь о том, что будет позже, это очень вдохновляет. Туда я и хочу прийти – и как можно скорее. Четвертую стадию я воспринимаю как цель. К сожалению, книги не оставляют особой надежды пройти стадии быстрее, как я надеялась. Похоже, пройдет не меньше года, прежде чем я доберусь до четвертой. А то и больше. С тревогой я отметила, что в книгах иногда отмечается – горе может быть отодвинуто, поскольку жизнь не дает возможности прожить его сразу. Я надеюсь, что ко мне это не относится. Стараюсь прочувствовать все, что успеваю – авось это со временем принесет мне пользу.
Одновременно я все больше ощущаю предвестники чувства, которое, похоже, постепенно берет верх. Во мне все отчетливее звучит голос. Жалобный, недовольный, скрипучий голос, который, несмотря на всех ангелов вокруг меня, несмотря на всю помощь и любовь, которой меня окружают, говорит: «Спасибо, но тут какая-то ошибка, я хочу делать все это с тобой, все остальные могут идти по домам. Спасибо, что вы все пришли, это очень мило, но в этом нет необходимости. Я просто хочу, чтобы ты вернулся домой. Я не хочу учиться жить без тебя. Я отказываюсь. Если только ты вернешься, если все это окажется диким и нелепым сном, то я все исправлю. Вот увидишь. Я больше не буду подгонять тебя, буду давать тебе больше отдыхать, никогда больше не стану жаловаться на твой темп – дам тебе возможность быть таким, какой ты есть и каким должен быть. Дай мне вернуться назад, и я все сделаю по-другому. Я знаю, что смогу. Я знаю – у меня получится».
А вместо этого я уже через несколько часов должна явиться в похоронное бюро поблизости, чтобы вместе с твоими родителями обсуждать похороны. Эту встречу забронировала для меня подруга. Пока я буду там, мой брат будет гулять с Иваном. Та же подруга, которая забронировала встречу, пойдет со мной, чтобы поддержать меня. Все четко запланировано и продумано.
Сама я не понимаю, как они себе это представляют – как я успею принять душ и надеть верхнюю одежду к тому моменту, как пора будет идти. Еще меньше я представляю себе, как выйду из дверей и дойду до похоронного бюро, расположенного в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Задача кажется мне непосильной. Ведь я даже не знаю, как накрыть на стол к завтраку. Единственное, что я в состоянии делать, – это сидеть неподвижно, смотреть на Ивана, играть с ним и кормить его. Все остальное мне хотелось бы поставить на паузу – сказать, что это подождет, пока я не соберусь с силами, но именно сегодня, боюсь, так не выйдет. Встреча начинается через два часа.
Март 2013
Как бы я ни пыталась сдержаться, это ничего не дает. В конечном итоге все равно побеждает моя непоседливость, моя навязчивая потребность к изменениям и развитию – вопреки всем доводам разума о том, что надо отдохнуть, подождать, жить сегодняшним днем и не торопиться. После временного затишья я просто не могу справиться с импульсивным желанием все порушить, взорвать, сорваться с места, встряхнуть нас до самого основания, так, что мы стукнемся лбами, упадем, приземлимся – и посмотреть, что из всего этого выйдет. Я сама этого не понимаю. Мне самой это не нравится. Однако именно это я делаю раз за разом.
Порой создается впечатление, что мы единодушны только в те минуты, когда находимся в поездке – что, возможно, и объясняет, почему мы так много путешествовали вместе. После той первой поездки в Исландию мы посетили США, Японию, европейские курорты, провели уикенды в столицах, летние месяцы на Эстерлене, западном побережье и в Норрботтене. Отвлекаясь от каждодневных распрей, мы расслабляемся и позволяем себе пожить как бы в виде исключения. Читаем по вечерам книги, пьем за ужином вино и пиво, не экономим деньги, с готовностью ищем компромисс между тем, чтобы посетить какие-то интересные места – на чем настаиваю я, – или спокойно посидеть на одном месте – за что ратуешь ты. В обозримом будущем у нас почти всегда запланирована очередная поездка. Мы радуемся им, вместе с нетерпением ждем их, вместе строим планы, а когда возвращаемся домой, кажется, что наши отношения на какое-то время окрепли. Естественно, вскоре мы спешим забронировать новую поездку.
