Я протерла глаза от налетевшей пыли и, стараясь отовсюду извлекать пользу, констатировала:
– Песчаная почва.
Доггер промокнул уголок моего глаза носовым платком.
– Военные очень любят ее для маневров и стрельбищ, – сказал он. – В былые годы эти края славились своими пустошами и вересковыми полями.
– Странное место для больницы, – заметила я.
– Наоборот. Пербрайт когда-то считалась настолько уединенным местом, что местные жители водили хороводы от радости вокруг любого незнакомца, которого сюда заносило. «Танцы с боровом» – так они это называли.
– Интересно, вокруг нас они тоже будут танцевать?
– Не думаю, – сказал Доггер. – Мир очень изменился.
Я вскинула руки над головой на манер шотландского флинга и закружила вокруг него, словно танцуя между скрещенными мечами.
– Уи! Уи! – верещала я, аккуратно ставя носки.
Доггер изобразил снисходительную улыбку.
– Думаю, что аббатство Голлингфорд впереди.
Его предположение подтвердила скромная табличка. Мы находились у подножья холма, откуда аллея из высоких дубов вела прямо к больнице.
Даже с дороги это здание производило впечатление: деревенский дом в стиле возрожденной готики – сплошь зубчатые стены и острые арки; шпили, стрельчатые окна и турели, фиалы, клинья и пирамиды, ажурные переплетения и ниши, лес высоких строгих каминов; там и сям внимательная горгулья.
В аббатстве Голлингфорд было все это и намного больше. Оно очень напоминало лондонскую железнодорожную станцию, которая однажды ночью при свете луны подхватила свои юбки и сбежала куда-то в пасторальный рай, а теперь ее обнаружили среди полей, где она расположилась с невинным видом, словно говоря: «Кто я?»
– Как ты думаешь, они позволят нам повидать доктора Брокена? – спросила я у Доггера.
– Это будет зависеть от разных факторов.
– От каких? – упорствовала я.
– От нас, – ответил он, открывая передо мной дверь.
Мы вошли в просторный пустой холл. Пол был выложен блестящей квадратной черно-белой плиткой. Здесь пахло воском и еще кое-чем намного менее приятным. Вдалеке виднелся стол, за которым восседала внушительная дама в белом, листающая бумаги или притворяющаяся.
Пока мы шли по огромному вестибюлю, Доггер улучил момент, чтобы провести указательным пальцем по рифленой колонне и внимательно проверить наличие пыли.
Я сразу же поняла, к чему он клонит. По всей видимости, мы санитарные инспекторы и с нами не стоит шутить.
Когда мы приблизились к столу, он извлек из кармана карту, которую для нас нарисовал человечек в Бруквуде. Внимательно рассматривая ее, он сделал вид, будто читает:
– Доктор Огастес Брокен, – коротко сказал он. – Здесь есть человек с таким именем?
– Вы родственники? – спросила женщина.
Второй раз за один час нам задавали один и тот же вопрос.
– Нет, – ответил Доггер.
– В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь. Всего хорошего.
– Мы – представители дочери доктора Брокена миссис Анастейши Прилл. – Его голос похолодел. – Вы не получили письмо от нее с уведомлением о нашем визите?
– Ну… нет, – заикнулась женщина.
Я видела, что она пожалела о своей резкости.
– Думаю, возможно…
– Меня не интересуют возможности, мадам, – произнес Доггер, и я возликовала. Никогда не видела его таким властным и таким величественным.
Я видела, как она сдается. Это читалось по ее лицу: смягчались жесткие линии у рта, едва заметно расслаблялись мышцы вокруг глаз, медленно, но неуклонно, словно убывающий отлив, опускался подбородок.
– Я наведу справки, – сказала она, и, когда она подняла трубу телефона, мне показалось, что Доггер фыркнул.
После продолжительного разговора с кем-то на другом конце линии, состоявшего преимущественно из «да… да… да… нет… нет…» и так далее, плотно прижимая трубку к уху, чтобы мы ничего не услышали, она отключилась.
– Нельсон, – сказала она, указывая пальцем в небо.
Я непонимающе уставилась на нее. Доггер не пошевелился.
– Нельсон, – повторила она. – Это название крыла. Наверх. Второй этаж. Воспользуйтесь лифтом.
С этими словами она кивнула в сторону древнего устройства, сооруженного на первый взгляд главным образом из проводов и проволоки. Оно напомнило мне какой-нибудь из первых аэропланов, на которых бесстрашные летчики ежедневно рисковали жизнями, не моргнув и глазом.
Мы вошли в кабину, и Доггер передвинул медный рычаг в черном железном механизме. С тревожным скрежетом лифт тронулся с места, и мы с завыванием вознеслись в небеса, словно эскадрон истребителей «Сопвит кэмел»
[8].
Когда адское устройство со скрипом и содроганием остановилось, мы торопливо вышли в широкий коридор, оказавшийся неожиданно светлым.
Доггер склонил голову перед портретом морского офицера в форме с рукавом, пришитым к синему мундиру, увешанному кричащими орденами.
– Адмирал Нельсон, – промолвил он.
– У него такой вид, как будто он думает об Эмме Гамильтон, а не о военной тактике, – прошептала я. Даффи рассказала мне об этой знаменитой истории любви, после того как они тайком сходили с Фели в кино на «Леди Гамильтон».
– Или о ростбифе, – предположил Доггер.
Короткая прогулка по отражающему эхо коридору привела нас на перепутье: нарисованные на стенах стрелы указывали путь к коридорам А, Б и В.
Куда нам идти?
Проблема разрешилась сама собой, когда к нам торопливо подошла медсестра в накрахмаленной синей с белым форме.
– Да? – произнесла она, вопросительно выгибая бровь.
– Доктор Брокен, – сказал Доггер.
Медсестра по очереди посмотрела нам в глаза.
– Боюсь, вы опоздали. – Она покачала головой, и у меня сердце упало в пятки.
Но Доггер был сделан из более прочного материала.
– Опоздали? – переспросил он, как будто не расслышал.
Медсестра устроила целое представление, подтягивая за шнурок часы, висевшие у нее на груди, и внимательно их изучая.
Это был великолепный спектакль, подчеркнутый бесчисленными проявлениями легкого сомнения, наморщиванием лба и глубокими размышлениями, – спектакль, который на сцене Вест-Энда собрал бы море наград.
– Слишком поздно, – повторила она, отпуская часы. – Время посещений – с одиннадцати до двух часов без исключений. Сейчас половина третьего. Вам придется организовать свой визит в другой день.
