«Шекспир даже писал об этом в одном сонете, – сказала она. – Послушай, тебе понравится».
Она начала читать стихи скрипучим дрожащим голосом, держа свечу под подбородком, чтобы ее освещенные снизу глаза плясали в темных впадинах, как у вампира:
И золотые кудри мертвецов,
Гробам принадлежащие по праву,
Не шли на производство париков,
Вторично голове составив славу.
В этот момент она выхватила из-за спины пахнущие плесенью лошадиные волосы и сунула их мне в лицо, так что я чуть не задохнулась от приступа клаустрофобии. Это был невероятно древний судейский парик.
«А потом они придут за тобой!» – завопила она мне прямо в заплаканное лицо.
И хотя впоследствии я узнала, что она нашла эту отвратительную штуку на чердаке (возможно, это свидетельство жизни какого-то неизвестного раннего де Люса на скамье), я так и не смогла простить ее.
Все эти мысли хлынули в мое сознание, когда я наконец осознала ужас происходящего. Тут я догадалась, что за запах царит в садовом сарае.
Скорее бы выбраться отсюда. У меня мурашки побежали по коже.
Хотя я первая признаюсь, что люблю могилы и кладбища, есть что-то отвратительное в живых, торгующих миром мертвых.
Я вспомнила, что в древнегреческих мифах есть рассказ о лодочнике Хароне, перевозившем мертвые души через Стикс – реку, отделяющую мир живых от дорогих усопших.
Но, переплыв реку, они оставались там. Никакие воры не шатались и не крали их волосы, чтобы продать на рынке. Харон не допустил бы подобного святотатства.
И я тоже не допущу.
Надо помыть руки. И мне нужен свежий воздух.
Я забралась на скамью и уперлась пятками ладоней в раму окна. Она легко скрипнула и скользнула вверх.
Осторожно перебравшись через шкафчики и ряды флаконов, я поставила одну ногу на подоконник, перенесла на нее вес и выбралась наружу.
Дальше это была детская игра. Я соскользнула на землю, опустила раму за собой, повернулась и провела рекогносцировку на местности.
Я стояла в узком проходе между сараем и кирпичной стеной. Виноград был под рукой. Медленно, очень медленно я полезла вверх по веткам, на секунду замерла на краю стены и спустилась на ту сторону.
Не могу дождаться, когда расскажу Доггеру о своих открытиях.
15
По закону, – сказал Доггер, – есть четкая граница между неразрешенным проникновением и взломом. Вы что-то оттуда вынесли?
– Нет, – ответила я. Хотя я в общих чертах описала Доггеру свое вторжение, в детали я не вдавалась. После короткого размышления я добавила: – Если не считать пепла на своей одежде.
Доггер всерьез раздумывал над моими словами какое-то время, а потом пришел к выводу: «Дабы расслабить мозг, мы изучим следы под микроскопом».
Правда, за окном уже темнело. Дни становились короче, и, когда солнце садилось, воздух становился холодным.
Так и получилось, что мы оказались в уединении в моей химической лаборатории с чашками дымящегося чая, по очереди склоняясь над блестящим медным микроскопом Ляйтца.
– Кремированные останки, я почти уверен, – сказал Доггер. – Человеческие или нет, трудно сказать, хотя мы, конечно, проведем титриметрический анализ исходного фосфата кальция гидрохлоридом натрия.
– Конечно, – согласилась я.
– Человеческое тело, – продолжил Доггер, – когда его кремируют, в виде пепла состоит примерно наполовину из фосфатов, на четверть из кальция и остальное – сульфаты, калий, натрий и хлориды. Останки содержат следы всех элементов – всех от алюминия и ванадия до сурьмы и цинка. Органические компоненты в массе своей превращаются в металлические оксиды. А неорганические могут переходить в форму хлоридов, карбонатов, фосфатов и сульфатов в зависимости от процесса горения.
– Да, – сказала я, – углерод из карбонатов и кислород из оксидов обычно выпариваются, хотя в случае неполного сожжения углеродный осадок будет немного больше по количеству и станет давать запах горения.
– Полагаю, что так, – подтвердил Доггер. – Да, я думаю, вы правы.
Люблю, когда Доггер так говорит со мной. Мир становится таким уютным и далеким от тягот повседневной жизни. Как будто тебя укачивают в колыбели знания и ты плывешь по великому спокойному морю интеллекта, крохотный мотылек в безбрежном пространстве вселенной.
И тут неожиданная мысль вернула меня к настоящему.
– Миссионерки! – воскликнула я. Начисто забыла о них.
– Я устроил леди в гостиной, – успокоил меня Доггер. – Надеюсь, я не был невнимателен. Мисс Дафна не выходит из библиотеки. Я подумал, она не станет возражать.
– Мемуары, – сказала я. – Она собирается выдернуть ковер у нас из-под ног, Доггер. Она все расскажет. Мы будем жить все равно что под одной крышей с Максом Броком.
Доггер улыбнулся.
Наш сосед Максимилиан Брок, крошечный, похожий на гнома человечек, после блестящей международной карьеры концертирующего пианиста ушел на покой в штилевой полосе, как он описывал наши края. Теперь под псевдонимом Лола Латтимор он писал жуткие истории о кровавых убийствах, предположительно основанные на реальных событиях, для журнала «Душераздирающие сказки».
– Полагаю, леди готовятся к выступлению в приходском зале, – продолжил Доггер. – Ожидается, что оно будет необыкновенно интересным, поскольку одна из них что-то выписывала из романа мистера Лоуренса.
Я не спросила, какая из леди.
– О боже! – произнесла я. – Неужели Даффи снова бросила «Леди Чаттерлей» где попало?
Доггер тихо склонил голову.
– Мне дали понять, что темой будет христианское здоровье, – сказал он, – и я с особенным нетерпением жду их рассказа на тему тропической медицины.
Подумать только! Доггер, который знает на эту тему больше всех на свете, будет смиренно сидеть в приходском зале, сложив руки на коленях, и слушать миссионерок, рассказывающих, как они клеили пластыри в джунглях. При мысли об этом у меня заболело сердце.
Почему жизнь обошлась с ним так несправедливо? Мне хотелось протянуть руку и прикоснуться к нему, но я сдержалась. Избавлю его от этого.
– Я тоже, – сказала я.
Мы вернулись к анализу пепла, который я соскребла с юбки. Тест с гидроксидом натрия подтвердил, как мы и ожидали, что это человеческие останки.
Интересно, чей это пепел? Какое человеческое существо родилось, жило, смеялось, страдало, плакало и умерло, может быть даже прославилось при жизни, только чтобы закончить полоской грязи на моей юбке?
