За ними в тени кулис стоял деревенский плотник Джордж Карпентер и травил веревку, которая опускала большой квадратный экран – на самом деле аккуратно залатанную простыню из дома викария, натянутую на деревянную раму. Когда экран оказался на нужном месте и Джордж закрепил веревку узлом, ему тоже досталась доза искренних аплодисментов и тихого смеха.
Викарий перерыл бесчисленное множество карманов в поисках очков – к изрядному веселью юных представителей публики, после чего водрузил их вверх тормашками, потом заметил и повернул их на место, растерянно поглядывая по сторонам.
Это спектакль, внезапно поняла я, – способ помочь людям расслабиться, почувствовать себя желанными гостями, понять, что их ждет приятный вечер, и все это он сделал, не произнеся ни слова.
– Леди и джентльмены, – начал викарий, – прихожане Святого Танкреда, жители Бишоп-Лейси и окрестностей и прибывшие издалека, чтобы провести с нами этот вечер! Добро пожаловать, добро пожаловать, добро пожаловать! Нам чрезвычайно повезло, поскольку у нас в гостях две самоотверженные леди. Они надели семимильные сапоги, пересекли океаны и фактически обошли весь земной шар, чтобы сегодня быть вместе с нами. Мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук явились к нам из недр Африки, дабы поделиться своими выдающимися познаниями в области христианского здоровья, и я не могу дождаться, когда мы услышим их рассказ. И без дальнейших проволочек представляю вам… Сначала должен поблагодарить епархию: я обещал епископу, что не забуду сказать об этом. В конце концов, он не только большой друг этих замечательных леди, но и платит за их путешествие. – (Редкие смешки.) – Мисс Дорис Персмейкер и мисс Арделла Стоунбрук, Missioners extraordinaires!
[25]
Когда викарий отступил назад, аплодируя гостям, я заметила, что он гордится тем, как ловко употребил французское слово extraordinaire с правильным положение неба, носа и носовых пазух.
При упоминании их имен мисс Персмейкер вскочила на ноги, в то время как мисс Стоунбрук, приподнявшись со стула, начала озираться словно в поисках другой Арделлы Стоунбрук с таким видом, как будто сама она – застигнутая на месте самозванка.
Они заняли места за маленькой кафедрой в левой части сцены.
Первой заговорила мисс Персмейкер.
– Благодарю вас за теплый прием, – начала она. – Мы чувствуем себя, словно вернулись в Африку.
Она умолкла в ожидании смеха и после долгой паузы дождалась.
Подняла руку, чтобы прекратить редкие смешки. Эта женщина привыкла к публичным выступлениям.
Перед тем как продолжить, она выдержала паузу, чтобы все умолкли.
– Все мы умираем, – наконец произнесла она трагическим тоном. – Я умираю, мисс Стоунбрук умирает, и вы тоже умираете – каждый из вас.
Она снова сделала перерыв, переводя взгляд с лица на лицо и ожидая, чтобы ее слова возымели эффект. Вся мировая история еще никогда не знала такой полнейшей тишины.
Мисс Персмейкер позволила ей тянуться… и тянуться до тех пор, пока она не превратилась практически в вечное молчание, испытание воли, пока наконец кто-то отчаявшийся в задней части зала не кашлянул.
– Некоторые из нас умирают, – продолжила она, – потому что их телам недостает питательных веществ. Другие, потому что их души голодают.
И она снова умолкла, позволяя нам осмыслить эти слова.
– Но так или иначе мы все голодны, и одни из нас более, чем другие.
Еще кто-то кашлянул.
– Что возвращает нас к Африке, – внезапно сказала она, щелкнув пальцами.
Лампы в помещении были выключены, и в темноте за ее спиной загорелся волшебный фонарь. Я знала, что деревенский фотограф мистер Митчел занял свой пост на балконе, чтобы управлять гротескным черным диапроектором, правильно вставляя слайды и не путая их очередность.
На экране появилась раскрашенная от руки карта Африки. Все страны были отмечены разными оттенками красного, розового и зеленого. На западном побережье, под выступом континента между Камеруном и бельгийским Конго, находилась французская Экваториальная Африка. На карте на нее указывала черная стрелка.
– Город Ламбарене во французской Экваториальной Африке расположен в ста пятидесяти милях вверх от побережья и всего лишь в семидесяти пяти милях к югу от экватора. Здесь, в этом тропическом климате, когда в июле наступает зима, термометр опускается до семидесяти градусов
[26].
Кто-то из задней части зала изумленно присвистнул. Подозреваю, это был Карл Пендрака, но в темноте я не смогла рассмотреть.
Мисс Персмейкер продолжила гнуть свою линию.
– С ежегодными осадками в размере восьмидесяти дюймов, что в четыре раза больше той нормы, что у вас в Бишоп-Лейси… Эту цифру любезно предоставил мне викарий… Вы легко можете представить, какие немыслимые болезни процветают в этом тропическом климате.
Она щелкнула маленькой деревянной кнопкой, и карта Африки исчезла, сменившись черно-белой фотографией двух леди в чем-то вроде каноэ, оборудованного миниатюрным наружным мотором.
– Вот мы на реке Огове в нашем маленьком суденышке, по края загруженном медикаментами и Библиями. Возможно, вы хотите что-то сказать, мисс Стоунбрук?
Слайд сменился, показывая лужайку посреди джунглей. Женщина, закутанная (мне захотелось сказать «спеленутая») в белую форму медсестры, мотыжила грубую землю.
– Благодарю вас, мисс Персмейкер, – сказала мисс Стоунбрук. В отраженном свете экрана ее кожа выглядела еще более пятнистой, чем обычно: как будто она сама – черно-белая фотография, иллюстрирующая тропические заболевания в викторианском медицинском справочнике. Что бы это ни было, надеюсь, она не заразна. Нам в Букшоу не хватает только гемоглобинурийной лихорадки.
– Это я, обрабатываю мой огород с травами, – подхватила мисс Стоунбрук. – Низкий кустарник, который вы видите, – это арахис, или земляной орех. На языке га их называют «nkatie». Он является главным сельскохозяйственным продуктом страны. Масло, добываемое из этих орехов, используется в медицине во множестве случаев. Одно из самых важных – лечение многих тропических кожных болезней.
Она сказала это, не моргнув и глазом.
Очень, очень интересно, подумала я.
Я легко прикоснулась к запястью Доггера, наклонилась и едва слышно прошептала ему на ухо:
– Странно, что она сама им не пользуется.
Почти не пошевелив головой, Доггер прошептал в ответ:
– Пеллагра.
Даже в темноте он увидел, как у меня выгнулись брови.
– Три д: диарея, дерматит и деменция. Вероятно, смертельна, если не лечить.
Я снова обратила внимание на мисс Стоунбрук, которая теперь говорила:
