– Сливай в меня, – говорю я Сэму. – Расскажи мне.
Мы сидим бок о бок на кровати в пустой, безликой комнате мотеля, и он пытается. Снаружи небо над деревьями становится совсем темным, на нем загораются звезды, и я смотрю на них сквозь слезы, наворачивающиеся на глаза и текущие по щекам холодными каплями. Это ужасно – в безмолвной ярости слушать о том, что сделал Мэлвин и что чувствует Сэм. Я хотела бы, чтобы это оказалось за пределами моего понимания, но все это слишком знакомо. Я могу вообразить себе каждую стадию этого, каждый порез, каждый крик – в ужасающих подробностях. По завершении рассказа Сэм дрожит и тяжело дышит. Я жалею о том, что у нас нет спиртного. Сейчас я чувствую себя грязной, на душе у меня тяжесть и невыразимая скорбь, но я знаю, что Сэму важно было этим поделиться, не держать это в себе.
Несмотря на все наши намерения, Мэлвин все же дотянулся из своей могилы, чтобы причинить нам боль. И я не знаю, когда это прекратится. Вероятно, в этом и заключался его план: заставить нас танцевать под его дудку так долго, как это возможно. Быть может, тот человек из Ричмонда и есть конечное звено этой цепочки.
А может быть, их еще много. У Мэлвина всегда были фанаты.
– Последнее, что он написал, – говорит Сэм, – это то, как она умоляла его убить ее. Умоляла его много часов. Он записал это. Заявляет, что пришлет мне эту запись. – Он сглатывает. – Я говорю о нем так, словно он еще жив. Но, должно быть, он спланировал это, и кто-то другой теперь рассылает за него эти штуки. И это все равно, как если б он остался жив.
Я вздрагиваю, потому что Мэлвин снова нашел способ совершить невероятную жестокость. Жду, пока мой голос перестанет дрожать, потом говорю:
– Я нашла имя этого человека и адрес в Ричмонде. Кец в курсе, и мы не дадим ему больше причинять кому-то вред. Мэлвин надеялся сделать тебя своей последней жертвой. Не позволяй ему этого.
Сэм медленно кивает.
Я не уверена, что он сможет сопротивляться.
После нескольких секунд молчания Сэм встает, берет свои умывальные принадлежности и идет в санузел. Я слышу, как включается душ. Ложусь навзничь на кровать и смотрю в потолок. Он на удивление чистый, без подтеков от воды. Я ненавижу это. Я ненавижу, что Мэлвин по-прежнему стоит между нами, ухмыляясь во все зубы, словно череп.
Снимаю с себя все, кроме трусов и легкой футболки, и залезаю в кровать. Здесь так жарко и сыро, что я отбрасываю одеяло и оставляю только верхнюю простыню. Вода в душевой льется долго, долго. Так легче; я вспоминаю, сколько раз пыталась смыть с себя боль, вину, невысказанный гнев. Сэму нужно снова почувствовать себя чистым, но я сомневаюсь, что душ поможет ему в этом.
Когда Сэм наконец выходит из ванной, то останавливается на пару секунд. Я полагаю, что он пытается рассмотреть, сплю ли я. Поэтому говорю:
– Если хочешь занять другую кровать, то это ничего. Я понимаю.
Он выключает лампу, стоящую между кроватями. Я чувствую, как вес его тела придавливает матрас рядом со мной; потом он придвигается ближе, и я ощущаю тепло. Я лежу на другом боку, поэтому оглядываюсь на него через плечо, а потом поворачиваюсь лицом к нему. Он целует меня – нежно, почти с сожалением. Я сворачиваюсь, прижимаясь к нему, не обращая внимания на жару, царящую в комнате. Его кожа пахнет лимонным мылом, какое обычно выдают в мотелях, и я знаю, что отныне и впредь этот запах будет напоминать мне о скорби и потерях.
Мы молча обнимаем друг друга в темноте. Я почти боюсь дышать. То, что связывает нас, настолько хрупко, что даже самый легкий удар может это разрушить.
Быть может, мы еще никогда не были настолько близки друг другу.
* * *
После обещанного утреннего завтрака и спора с моей дочерью о том, уместны ли пижамные штаны в «Макдоналдсе», Сэм везет нас в Вулфхантер.
В конечном итоге смотреть здесь особо не на что. Деловая часть города – а по сути, сам город – всего лишь сетка десять на десять кварталов, с грязными магазинными витринами вдоль главной улицы и с домами, обшитыми посеревшими досками, за ржавыми заборами.
Выглядит все это так, словно город давным-давно сдался. Я сомневаюсь, что тут насчитывается больше тысячи жителей. Единственная выгода его положения заключается в том, что он расположен поблизости от большого, роскошного национального парка, так что, полагаю, проезжающие туристы позволяют городку выживать, если не жить.
На главной улице представлено всё то же, что и в прочих небольших южных городках. Хламовники, маскирующиеся под антикварные лавки; аляповатые сувенирные магазины с кучей конфедератских флагов и наклеек для бампера – в основном с непристойными надписями. Кафе, где якобы подают «лучшие пироги в Теннесси», – наверняка это вранье. Старые пикапы и внедорожники с бамперами, прикрученными проволокой, не бывавшие на автомойке как минимум год. Судя по облупленному виду всего, что попадается нам на глаза, в городе царит дефицит краски. Для того чтобы поддерживать презентабельную внешность, требуются некоторые усилия.
Полицейский участок расположен всего в одном квартале от географического центра города. С виду он словно сошел с кадров из какого-нибудь старого вестерна; довершает впечатление звезда, намалеванная вручную на огромной оконной панели. Это вам не укрепленный против любых террористических атак бункер, каким сейчас стали отделения полиции в больших городах.
Сегодня утром, после посещения душа, я воспользовалась советом Кец: записала телефонные номера с внутренней стороны предплечья несмываемым черным маркером. Это выглядит немного слишком параноидально, но лучше слишком, чем недостаточно. Являясь сюда, я, по сути, вхожу в темную комнату без фонаря. Я не знаю, кому здесь можно верить. Я даже не знаю, будет ли у меня под ногами пол – метафорически выражаясь. Лучше заранее приготовиться к падению.
Сэм паркуется прямо у входа и говорит:
– Я – твой единственный телефонный звонок, если в конечном итоге тебе это понадобится. Верно?
– И мой поручитель, – добавляю я, пытаясь улыбнуться. Неожиданно у меня возникает плохое предчувствие относительно всего этого. – Всем остальным – вернуться к работе над операцией «Вулфхантер». Я позвоню вам, когда буду выходить из участка. Ладно?
– Договорились, – отвечает Сэм и целует меня. Потом убирает назад волосы с моего лица. – Будь осторожна, Гвен.
– Будь осторожен, – отвечаю я ему, потом перегибаюсь через спинку сиденья и целую детей, прежде чем выскользнуть во влажную утреннюю жару. Здесь царит сильный древесный запах, забивая даже вонь автомобильных выхлопов. Впрочем, на дороге не так уж много машин. Сначала этот запах кажется даже приятным, но потом, когда я привыкаю к нему, в нем начинают чувствоваться темные нотки чего-то мертвого, гниющего под лиственным покровом. Или, быть может, запах стоячей воды, порождающей тучи комаров. И мне это не чудится.
Этот город пахнет смертью.
Я стараюсь дышать неглубоко. Заставляю себя улыбнуться и помахать рукой Сэму и детям, пока он задним ходом выводит внедорожник обратно на улицу. Смотрю им вслед, пока они не скрываются за холмом, направляясь обратно в мотель. На улице совсем немного народа, и я понимаю, что привлекаю внимание. Или, быть может, недобрые взгляды. Трудно понять разницу, но меня определенно заметили.
