Открываю дверь в полицейский участок и вхожу внутрь. Приемная маленькая, величиной едва-едва с мою гостиную. У стены стоят старые деревянные стулья и скамья, явно начинавшая свою жизнь в качестве церковной скамейки. Еще здесь наличествует деревянная конторка, за которой сидит женщина, печатая что-то на компьютере, выпущенном еще в доинтернетную эпоху. Ей лет пятьдесят с небольшим, европеоидного типа, седеющие волосы собраны в строгую прическу, идеальный макияж, очки с линзами в форме кошачьего глаза.
– Вам помочь? – спрашивает она, не прекращая печатать.
– Я здесь как свидетель, – говорю я. – По делу Марлин Крокетт.
Щелканье клавиш прекращается. Она разворачивает свое кресло так, чтобы оказаться ко мне лицом, тщательно изучает меня, потом проезжает на кресле немного вперед, чтобы дотянуться до телефона.
– И как же вас зовут, милая?
Я подавляю желание сказать ей, что не следует давать мне вот так, с порога, нежные прозвища.
– Гвен Проктор.
Женщина узнаёт это имя. Я вижу, как она медленно моргает, и лицо ее резко застывает – словно опускается решетка ворот в средневековом за́мке.
– Присядьте, – говорит она. – Я сообщу детективу.
Занимаю один из деревянных стульев, который выглядит немногим удобнее скамьи. Женщина бормочет в телефон что-то, чего я не слышу, потом кладет трубку и совершенно неискренне улыбается мне.
– Подождите минутку, – говорит она и возвращается к своему компьютеру. Если на этом антиквариате есть электронная почта, то, несомненно, сейчас женщина повсеместно разошлет новость о моем приезде.
Я рада, что у меня на руке записаны номера адвокатов. Понятия не имею, что может случиться здесь; вероятно, обвинить меня в преступлении не смогут. Но я на собственном горьком опыте поняла, что быть невиновной – не значит избежать ареста.
Проходит даже меньше минуты; потом прочная деревянная дверь в задней стене отворяется, и из нее выходит человек, которому приходится пригнуться, чтобы пройти под притолокой. Я смотрю на него во все глаза; полагаю, ему это уже привычно, потому что с таким ростом он мог бы играть в национальной баскетбольной сборной… шесть футов семь дюймов, а может быть, даже девять или больше
[10]. Тощий, с длинными ногами; костюм, вероятно, сшит на заказ, потому что сидит хорошо; сам костюм светло-серого цвета – уступка давящей жаре.
– Мисс Проктор? Я детектив Фэйруэзер из Теннессийского бюро расследований. – Я встаю, он протягивает мне руку, и, пожимая эту руку, я чувствую себя карлицей. Ведет он себя с профессиональной сдержанностью. Кожа у него бледно-розовая, на нее явно не ложится летний загар; светлые волосы подстрижены по-военному коротко. – Как у вас дела, мэм? Надеюсь, поездка была не слишком трудной.
Надо отдать ему должное: он назвал меня «мисс», а не «миссис»; обычно мне приходится поправлять людей на этот счет. У него явный южный акцент, однако не совсем теннессийский. Вирджиния? Трудно сказать.
Он придерживает передо мной дверь и жестом приглашает меня войти. Я подчиняюсь не сразу.
– Вы ведь на самом деле не из вулфхантерской полиции? – спрашиваю я его.
– Мы вместе работаем над этим делом, – отвечает он. – Я – ведущий следователь. Прошу вас, мэм, проходите.
Он невероятно вежлив. Полагаю, это должно меня успокаивать, но, напротив, настораживает. Однако у меня нет особого выбора. Он не позволит мне уйти отсюда, пока не побеседует со мной. Я прохожу мимо него в узкий, тускло освещенный коридор. Как и ожидалось, коридор такой же ободранный и облупившийся, как и все остальное здесь. Следователь проводит меня по коридору в один из кабинетов и закрывает за мной дверь.
Типичная допросная. Я устраиваюсь на том месте, которое мне положено занимать: там, где меня удобнее всего запечатлевать на видео. Может быть, такая моя готовность к сотрудничеству будет оценена следствием.
Детектив Фэйруэзер опускается в кресло по другую сторону маленького стола – так осторожно, словно боится, что оно развалится под его весом.
– Мэм, вы не будете против того, чтобы наш разговор записывался? Это нужно для следствия. – Он кладет на стол свой смартфон. В этом нет никакой необходимости – разве что камера в допросной плохо работает… или детектив не вполне доверяет местной полиции. В ответ я киваю, и он нажимает красную кнопку на сенсорном экране.
– Хорошо. Для протокола: назовите, пожалуйста, ваше имя, мэм.
– Гвен Проктор.
– Изначально вы были Джиной Ройял, верно? Женой Мэлвина Ройяла?
Дешевый приемчик, детектив.
– Да, это мое прежнее имя в замужестве.
– Для общих сведений, мэм: где вы проживаете в настоящее время?
– В поселении Стиллхауз-Лейк поблизости от Нортона.
– В штате Теннесси?
– Да.
– Вы проживаете там одна?
– Нет, – отвечаю я. – У меня двое детей, Ланни и Коннор. Также в нашем доме проживает Сэм Кейд.
– Сэм Кейд. – Детектив подается вперед, опирается локтями на стол и сплетает длинные пальцы. – И в качестве кого именно он там проживает?
– Я не уверена, что понимаю этот вопрос. – На самом деле отлично понимаю. Но я хочу, чтобы он задал его прямо.
– Он снимает у вас комнату или…
– У меня с ним общая спальня, – говорю я. Полагаю, более обычной формулировкой было бы «мы любовники» или «мы партнеры», но даже сейчас мне не хочется заходить так далеко. Полагаю, это глупо.
Впрочем, не важно, насколько тщательно я подбираю слова, потому что детектив сразу же осознаёт их смысл.
– Что ж, это несколько необычно, не так ли? Учитывая, что ваш бывший муж жестоко убил его сестру…
Я позволяю этим словам на несколько секунд повиснуть в воздухе. Мое молчание подобно острым иглам. Когда я отвечаю, мои слова звучат резко, словно я – сама того не замечая – обороняюсь от нападок:
– Каким образом все это относится к тому, что я слышала по телефону?
Фэйруэзер вскидывает ладони, то ли сдаваясь, то ли извиняясь.
– Прошу прощения. Это просто общие вопросы о вашем прошлом.
Нет. Это был тщательно разработанный план, предназначенный для того, чтобы вывести меня из равновесия, и мы оба это знаем.
– Хорошо, давайте продолжим и двинемся дальше. Мне нужно задать вам кое-какие вопросы относительно Марлин и Ви Крокеттов.
– Я их не знала, – отвечаю я. Абсолютно честно. Заставляю себя расслабиться. Язык тела говорит не менее отчетливо, чем слова. Особенно на камеру.
«Камеры!»
Я невольно бросаю взгляд на камеру, закрепленную в углу. Она замаскирована, но не очень тщательно: покрашена так, чтобы сливаться со стенами. На ней нет светового индикатора, указывающего на то, работает она или нет, но я все равно чувствую ее пустой, безличностный взгляд.
