– С тобой тоже.
Ланни усмехается, и я не могу не улыбнуться в ответ.
– Это семейное, – заявляет она. – Только ты больше похожа на клубок колючей проволоки.
– Чертовски верно, – отвечаю я и поднимаю кулак, предлагая стукнуться. Ланни закатывает глаза. – Что, это уже не круто?
– Просто поехали, – говорит она. – Коннор сказал, что Сэм возьмет его на прогулку в лес.
– Ты уверена, что не хочешь пойти с ними, вместо того чтобы…
– Вот еще! Я же накрасилась.
Ланни права: если пройти всего полмили по такой жаре, то все эти тщательно нанесенные тени и подводка превратятся в размазанную потную маску.
– Тогда поехали.
Всю поездку до окружной тюрьмы меня терзают сомнения в принятом решении. Какой бы сильной и смелой ни была моя дочь, она еще не взрослая. Если прошлый год и все наши разборки с «Авессаломом» и моим бывшим мужем чему-либо меня научили, так это тому, что мои дети отважны и умны, но не всегда поступают мудро. И безопасно.
И, вероятно, они набрались этого от меня.
Тюрьма округа выглядит более солидно, чем полицейское управление Вулфхантера, и прежде чем получить разрешение припарковаться, я предъявляю документы охраннику; он просматривает их, возвращает мне и жестом велит проезжать. На парковке стоит еще минимум тридцать машин; большинство выглядят довольно побитыми жизнью. Я как можно ровнее встаю в первый ряд и поворачиваюсь к дочери.
– Итак, – говорю, – теперь ты должна воспринимать все происходящее всерьез, понимаешь? Это не игра. И то, что мы собираемся сделать, – не самое безопасное предприятие.
Она медленно кивает:
– Знаю.
– Точно знаешь? – Я всматриваюсь в ее лицо. – Я не шучу с тобой, Ланни. Ты должна делать то, что скажу тебе я или охранники или адвокат. Никаких споров, никаких колебаний. Если возникнут какие-то проблемы, ты должна просто убежать и найти безопасное укрытие и ни в коем случае не задерживаться ради меня. Понимаешь?
Я вижу, что это ее пугает. Хорошо. Мне нужно, чтобы она сейчас боялась. Дочь ничего не говорит, лишь еще раз кивает.
– Ладно, – говорю я. – Идем. И не заставляй меня жалеть о том, что я согласилась на это, хорошо?
Мы проходим через раскаленную парковочную площадку к тяжелым дверям окружной тюрьмы. Оказавшись внутри, попадаем в хорошо освещенный вестибюль с пугающе массивной стойкой, которая тянется через всё помещение. Стойка сделана из старого дерева, и не столь давно к ней добавлена стена из пуленепробиваемого стекла, тянущаяся от столешницы до потолка. Открыто только одно окошко, и впереди нас стоит очередь из четырех человек. Движется она медленно.
Я нигде не вижу ни Гектора Спаркса, ни детектива Фэйруэзера. Мы получаем пропуска – хотя женщина за конторкой бросает на мою дочь долгий оценивающий взгляд – и усаживаемся на скамью. Довольно скоро выкрикивают номера, обозначенные на наших пропусках, и мы направляемся к двери в конце конторки; замок на двери жужжит. На табличке указано: «Открывать только при подаче звукового сигнала. Автоматически включается сирена!» Я гадаю, как часто им приходится выслушивать вой сирены. Наверное, достаточно часто, чтобы повесить такую табличку. В коридоре нас ждет детектив Фэйруэзер. Он действительно выглядит недовольным, а когда видит рядом со мной Ланни, на лице его появляется раздражение. Однако потом он усилием воли прогоняет это выражение и кивает нам обеим.
– Здравствуйте еще раз, мисс Проктор. Кто это с вами?
– Ланни, – отвечаю я.
– Ее ассистентка, – говорит дочь, словно подзадоривая его возразить что-нибудь. Следователь окидывает ее долгим взглядом, потом снова смотрит на меня, явно снимая с себя всю ответственность и возлагая ее на меня.
– Это не место для детей, – говорит он.
– Странно, ведь вы держите здесь девочку точно такого же возраста, – отвечаю я. – Моя дочь может оказаться полезной, если мы хотим, чтобы Ви действительно поведала о том, что случилось в том доме.
– И вы считаете, что вашей дочери следует это слышать?
Я даже не моргаю.
– Гарантирую вам, детектив, с ней все будет в порядке.
По крайней мере, Фэйруэзер не утруждает себя дальнейшими спорами. Не то чтобы он мог запретить ей доступ, даже если б захотел, потому что как раз в этот момент в коридоре за его спиной появляется Гектор Спаркс. Адвокат одет в рубашку с короткими рукавами, без пиджака, но все равно выглядит так, словно ему жарковато.
– А вот и вы, – говорит Спаркс и умолкает. Я вижу, как он оценивающе смотрит на мою дочь, стоящую позади меня. – Проходите сюда. Время посещения ограничено.
– Чем? – спрашивает Ланни, опередив меня.
– Моими встречами с клиентами, – отвечает Спаркс, и это странно слышать: несомненно, остальные дела, которые он ведет, не могут быть столь же срочными, как дело пятнадцатилетней девушки, которой, возможно, грозит смерть. Но прежде чем я успеваю спросить, он поворачивается и идет прочь. Мы следуем за ним. Детектив Фэйруэзер остается на месте.
– Я поговорю с вами позже, – бросает он мне вслед, и я поднимаю руку, давая понять, что услышала его. Если он попытается позвонить мне на сотовый, то ничего не добьется; мне нужно будет самой позвонить ему. На самом деле так для меня даже предпочтительнее.
Мы идем по длинному прямому коридору к запертым воротам; по левой стороне тянутся кабинеты – голые комнаты без окон, только рабочие столы и шкафчики для каталогов, абсолютно ничего, допускающего хоть какую-то человечность. Даже ни одного календарика с какой-нибудь пушистой игрушкой, ни одной семейной фотографии. Я полагаю, что это логично: создает строгую деловую обстановку и не предполагает никаких личных связей, которые могут возникнуть у персонала – особенно с заключенными.
Но это угнетает.
Подойдя к воротам, мы нажимаем кнопку звукового сигнала и ждем, пока охранник, стоящий по ту сторону двери, пропустит нас. Это похоже на шлюзовую камеру: по ту сторону находятся еще одни ворота, а охранник сидит в будке из пуленепробиваемого стекла. Округ может быть маленьким и бедным, но копы не желают рисковать. Пройдя за вторые ворота, мы видим справа длинный ряд камер. В первой из них я замечаю пожилую женщину в неоново-желтом спортивном костюме, которая лежит на койке лицом к стене и, похоже, спит.
Вера Крокетт находится во второй камере.
Она сидит на узкой откидной койке-кровати, но, увидев нас, медленно поднимается. Смотрит на Гектора Спаркса, потом переводит взгляд на меня. Потом на Ланни, которая стоит чуть дальше от решетки. Не буду лгать: девочка выглядит сломленной. Я узнаю этот взгляд, в котором оцепенение в равных долях смешано с тупым непониманием. Ее темные волосы спутаны и всклокочены, а глаза у нее самого чистого зеленого цвета, какой я когда-либо видела. И в них нет ничего. Я не знаю, во что она впутала нас, и сейчас не рискну даже строить догадки.