– Мам? – раздается позади меня голос Коннора. Я вижу, как он идет к нам в сопровождении одного-единственного полицейского. Коннор завернут в металлизированное одеяло, лицо у него очень бледное. Я бросаюсь к нему и обнимаю его. По крайней мере, он не в наручниках, и это хорошо, потому что иначе я разорвала бы в клочья всех этих полицейских. Выглядит Коннор так, как будто находится в шоке.
– Милый? – Я целую его в щеку и слегка отстраняю, чтобы осмотреть его. Никаких ран или синяков. – Они не сделали тебе больно?
Он качает головой.
– Нет, я в порядке. – Голос его звучит тише и мрачнее, чем обычно. – Но они ранили Сэма. Я видел.
Стоящий рядом с ним коп хмурится, и я быстро говорю:
– Расскажешь об этом позже, хорошо? – Снова заключаю Коннора в объятия и смотрю прямо в глаза полицейскому: – Я хочу отвести его в наш номер. Немедленно.
– Мэм, ему нужно отправиться в участок и дать показания.
– Посмотрите на него! Он не в том состоянии, чтобы…
– Нет. – Коннор делает шаг назад и скидывает с себя одеяло. Мне кажется, что за этот момент мой сын вырос на несколько дюймов и повзрослел на несколько лет, и это разрывает мое сердце. – Мам, я должен ехать. Сэму нужно, чтобы я рассказал правду обо всем этом. Я в порядке.
Он не в порядке, но я понимаю, что не могу протестовать против сказанного.
Снова смотрю на копа и заявляю:
– Он несовершеннолетний. Я должна ехать с ним. Моя дочь тоже едет: она не останется здесь одна.
Он не то чтобы возражает против всего этого, но словно ищет способ отказать мне. Я не даю ему времени на это.
– Я отвезу сына в участок.
– Мэм, он должен ехать со мной. – И я вижу, что в этом пункте полицейский не уступит. Потому что может настоять хотя бы на такой мелочи. – Он – главный свидетель по делу об убийстве офицера полиции.
– Отлично, – рычу я. – Тогда везите нас всех.
Он не может найти веских причин, чтобы отказаться, так что мы все втискиваемся на заднее сиденье патрульной машины. От переднего сиденья нас отгораживает стальная сетка, и я по опыту знаю, что задние дверцы не открываются изнутри. Теперь мы в клетке. Именно там, куда они и хотели нас загнать.
Но ничего больше сделать нельзя, только начать действовать самой.
Пока мы едем обратно в Вулфхантер и над этим депрессивным, отталкивающим городком сгущается вечерняя мгла, я начинаю рассылать текстовые сообщения всем своим контактам.
Каждому из них.
* * *
Я сижу в допросной, пока Коннор дает показания, и то, что я слышу, лишает меня дара речи. Обнаружение трупа. Засада на обратном пути в отель. Действия Сэма. Коннор не лжет, он прям и открыт, даже когда говорит детективу – местному, которого я не знаю, – что не видел собственно выстрела, в котором обвиняют Сэма; Коннор выглянул из-за дерева только тогда, когда этот выстрел уже прозвучал.
Это не слишком поможет Сэму, но я рада, что мой сын не стал ничего придумывать. Для них было бы слишком легко расколоть ребенка такого возраста.
Каким бы отважным ни притворялся Коннор, но, когда детектив выходит из комнаты, мой сын опускает голову, и я понимаю, что он плачет. «Наконец-то», – думаю я. Хватаю пачку бумажных платочков, сую ему и просто позволяю ему выплеснуть это всё. Я рада, что мой сын может плакать.
Когда слезы у него иссякают, я говорю:
– Не чувствуй себя виноватым, сынок. Сэм не хотел бы, чтобы ты лгал. Ты сказал правду. Именно это важно.
– Знаю, – отвечает он. – Но, мама… то, как они обращались с ним…
Он все еще помнит, как полицейские обращались со мной во время моего ареста. Вероятно, мягче, чем то, как действуют местные копы, однако это было достаточно травматично, чтобы надолго оставить шрамы в памяти моих детей.
– С ним все будет в порядке, – говорю я ему. – Я попросила Гектора Спаркса прийти в больницу и защищать его на тот случай, если копы захотят получить показания слишком быстро. Майк Люстиг приедет в Вулфхантер, как только освободится. Кеция и Хавьер знают о том, что происходит. Всё будет хорошо, обещаю.
– Не обещай, – говорит он и грустно улыбается мне. – Сэм этого не делает.
Я гадаю, что бы это могло значить, однако не позволяю себе задерживаться на этих размышлениях. Сейчас я не могу себе этого позволить.
– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это, – говорю. – Я знаю, как это плохо. Я знаю, что это напоминает тебе о вещах, с которыми трудно справиться.
– Всё в порядке, – говорит Коннор, хотя это явно не так. – Я рад, что мы нашли ее. Было бы неправильно, если б она просто… осталась там. Как будто всем на нее плевать.
– Теперь она найдена, – мягко говорю я ему. – Вы с Сэмом сделали это для нее.
– Наверное, она одна из них. Из тех пропавших женщин.
– Может быть. Но мы этого не знаем.
Он только качает головой:
– Я думаю, что это так.
Я не пытаюсь разубедить его. Спрашиваю, хочет ли он пить, и, когда сын кивает, стучу в запертую дверь и прошу бутылку воды. Воду приносит всё тот же детектив. Помимо этого, в руках у него распечатка показаний, и он ставит бутылку на стол перед моим сыном, а рядом кладет распечатку и ручку.
Коннор машинально берет ручку, а я хватаю бумаги.
– Что это?
– Мы транскрибировали его показания, мэм. Нужна только его подпись, – говорит детектив.
Я начинаю читать. Не прочтя и двух предложений, беру ручку из пальцев Коннора и начинаю вносить правки в распечатку. Эта «транскрипция» скорее напоминает вольный пересказ. Закончив, я сую ее обратно детективу. Он недоволен:
– Мэм, мы составили это непосредственно с аудиозаписи…
– Ну да, – отвечаю я и достаю свой смартфон. – Вот. Ну что, сыграем в эту игру? Потому что я тоже вела запись.
Он откашливается, несколько секунд смотрит на меня, потом встает и без единого слова выходит. Коннор смотрит на меня:
– Ого! Ты серьезно? Ты правда это записывала?
На всякий случай я не подтверждаю и не отрицаю это. Лишь улыбаюсь.
Когда распечатку показаний приносят снова, она совпадает с тем, что я помню из отчета Коннора. Я прошу его прочесть ее и исправить всё, что в ней неверно. Он исправляет одно предложение, потом подписывает бумаги. Прежде чем передает их обратно, я быстро их фотографирую.
Детектива это, похоже, радует еще меньше. Я совершенно уверена, что они собрались прибегнуть еще к какому-нибудь трюку, но теперь, когда у меня есть фотографии, они не могут этого сделать. Особенно если у меня есть и запись. Ее у меня нет, но они не могут быть в этом уверены.
Мы обмениваемся мрачными взглядами, и детектив выходит.
