Разве это не считается? Разве не может быть выхода, хоть какого-нибудь выхода, обратно к свету – для нас обоих?
Голова у меня болит от эмоций и стресса, и я поднимаюсь и иду в ванную. Изучаю себя в зеркале. На лбу и в уголках век залегли тонкие неглубокие морщинки. Отстраненный, потрясенный взгляд и покрасневшие глаза. Я вижу ту, которая видела ад и выжила.
Нужно на какое-то время отрешиться от всего этого.
Мой сотовый телефон звонит, и я кладу его на край раковины, чтобы посмотреть, кто это. Номер мне незнаком, но я все равно отвечаю.
– Мне нужно поговорить с вами, – произносит холодный, полный изящества голос. – Я хотела бы войти внутрь.
«Внутрь?»
Секундой позже я понимаю, кто это, и ледяной комок у меня внутри превращается в целый ледник. Я обрываю звонок и снова смотрю на себя в зеркало.
Потом иду к двери и открываю ее, чтобы оказаться лицом к лицу с Мирандой Нельсон Тайдуэлл.
Помощник шерифа выходит из своей машины, стоящей на парковке, и направляется к нам. Миранда, должно быть, знает, что он идет, но не оборачивается. Она выше меня. И худее – так, как бывают худыми богатые люди; как будто диетами она наполовину убрала объем грудной клетки. Одета Миранда в черную рубашку и джинсы. Единственное ее украшение – брошь в виде золотой птицы, и я знаю, что она носит ее, потому что ее дочь любила птиц и училась на ветеринара.
– Всё в порядке, мисс Проктор? – спрашивает меня офицер. Его рука лежит на рукояти пистолета. Он не может понять, что происходит между мной и этой женщиной.
Я не уверена, что и сама это понимаю.
Миранда поднимает брови идеальной формы. Холодный, спокойный вызов.
– Всё в порядке, – говорю я ему. – Она просто зайдет выпить кофе.
Ему это не нравится, но он кивает и возвращается к своей машине.
– Кофе, – произносит Миранда. Голос у нее насмешливый. – Представить не могу, какую дрянь можно раздобыть в этом месте, но, как бы то ни было, давайте будем цивилизованными людьми.
В течение нескольких долгих секунд мы просто смотрим друг на друга. У нее примечательные глаза, того оттенка голубого цвета, который напоминает арктический лед и может меняться со сменой настроения. Светлые волосы, кое-где уже подернутые сединой, уложены изящными локонами.
Я отхожу назад, и она переступает порог. Не сводя с нее взгляда, закрываю и запираю дверь. Это ей следует бояться. В конце концов, сейчас она заперта здесь наедине со мной.
Но, насколько я могу уловить, Миранда не боится. Она методично окидывает взглядом комнату и с легким отвращением на лице спрашивает:
– Ваши дети здесь?
– Не в этой комнате, – отвечаю я. – В соседней.
– Хорошо. – Неожиданно она смотрит мне в глаза. – Мне жаль, что они оказались втянуты в это.
– Вы лжете, – возражаю я. – Вы хотите, чтобы я ощутила вашу боль. Боль матери, потерявшей своих детей. Вы думали, я этого не знаю? Я видела это на вашем лице каждый день, пока шел суд надо мной. Надо признать, я полагала, что вы оставили это позади и живете дальше. Но вот вы здесь – с тем же выражением на лице.
– Я здесь. – Она рассматривает меня, пытаясь заглянуть глубже. – Я считаю отвратительным, что они оставили детей с вами, учитывая, что вы сделали.
Я по-прежнему не повышаю голоса, как бы мне этого ни хотелось.
– И что же я сделала, помимо того, что пережила человека, которого даже вы признали монстром?
– Вы покрывали его. Поддерживали его. Помогали ему.
– Я пережила его.
– А моя дочь не пережила. – Выражение ее лица не меняется. Я не уверена, что оно способно меняться. Пластическая хирургия выполнена блестяще, но она создает эффект неестественности. И тем не менее я вижу под этим нечто затаившееся. Словно зверь в норе.
– Как далеко вы уже продвинулись со своим… документальным фильмом? – спрашиваю я ее. – Следить за мной – это одно дело. А вовлекать в это моих детей… нет. Вы теперь планируете преследовать и Сэма тоже?
– Сэм? Что ж, он сам выбрал, в какой постели спать. Похоже, в буквальном смысле. – Ее слова прямо-таки курятся отвращением. – Сэм определенно знал, кем на самом деле была Джина Ройял, – по крайней мере, пока не отправился в Стиллхауз-Лейк. И все же вы сумели сбить его с толку, запутать его.
– Я очень устала, Миранда. Зачем вы здесь? – прямо спрашиваю я, потому что меня уже тошнит от ее игр, и я испытываю сильное желание вырвать клок-другой этих идеально уложенных волос.
– Вы помогали убить мою дочь. И я хочу знать, как женщина, сама являющаяся матерью, могла сделать это. Как она могла сделать это и не перерезать себе глотку.
Наконец-то, вот оно. Прямо и открыто. Откровенное утверждение, не замаскированное даже гневом. Она просто излагает факты – так, как видит их. И требует объяснения.
– Вашу дочь убил Мэлвин Ройял, – говорю я ей. – Мэлвин Ройял не нуждался в моей помощи и не желал этой помощи. Он был серийным убийцей. Он придумывал, строил планы, преследовал, похищал и убивал их всех исключительно сам. Я осталась в живых лишь потому, что была глупа. Потому что верила ему, когда он говорил мне, что работает допоздна, что делает в своей мастерской столы и полочки. И знаете, почему я верила? Потому что на каком-то глубинном уровне боялась его. Боялась даже попытаться узнать, чем он меня пугает. – Я перевожу дыхание. – Вы понятия не имеете, как больно оглядываться на это. Как мне горько, что я не… не была той, кем нужно было быть, чтобы спасти все эти жизни.
Если Миранда ожидала от меня признания, она, должно быть, разочарована, но я не могу сказать, что она сейчас чувствует. Это не женщина, а замерзшее озеро, под поверхностью которого скользят какие-то темные тени.
Она поворачивается и идет к столику. Я заставляю себя сохранять спокойствие, хотя все мои инстинкты работают на полную мощность.
– Вы знаете, как долго я желала этого – поговорить с вами лицом к лицу? – спрашивает Миранда и берет в руки один из дешевых пластиковых стаканчиков. – Кажется, вы упоминали что-то о том, что здесь можно выпить кофе?
Я вкладываю фильтр, вскрываю пакет, добавляю воды. Пока кофемашина медленно заваривает напиток в емкости на два стакана, мы молчим. Я разливаю кофе. Миранда встает, чтобы сделать первый изящный глоток, совсем крошечный. Ее взгляд скользит по комнате, не упуская ничего.
– Я хотела видеть ваше лицо, когда задам вам вопрос о Мэлвине, – произносит она.
– И что же вы увидели? – интересуюсь я.
– То, что вы отлично умеете лгать. – Она пьет кофе. Я жду. – Достаточно хорошо, чтобы убедить даже Сэма, – а я никогда бы не подумала, что это вообще возможно. Если б вы знали его в те времена, когда я познакомилась с ним, вы были бы в шоке от того, насколько он был зол. Насколько полон ненависти. И насколько решительно настроен причинить вам боль. Он рассказывал вам об этом?
