Миранда прислоняется к стойке. Помимо горячего кофе в ее стаканчике, я не вижу другого оружия, не считая броши, которую она носит. Это странно, ведь я чувствую ее ожесточенность. Я чувствую внутри нее безграничную ненависть, от которой воздух между нами словно наполняется гарью. Хуже всего то, что я знаю: ненависть Миранды порождена еще более глубоким горем. И поэтому мне трудно желать причинить ей вред. А ей так легко желать видеть меня мертвой…
– Почему вы впустили меня? – спрашивает она. – Вы могли оставить меня стоять на крыльце. Вы могли и вовсе не выходить ко мне. Но вы меня впустили.
– Мой муж убил вашу дочь, – говорю я. – Поэтому я пошла вам навстречу. Я знаю, что вы вините себя за то, что не смогли защитить своего ребенка. Я много лет пытаюсь защитить своих детей – и отлично понимаю ваш гнев. Просто не хочу, чтобы он был направлен на меня.
Миранда не отвечает. Но отставляет стакан с недопитым кофе. Я слежу за ее руками. Одна рука ныряет в карман. Я напрягаюсь всем телом. Не могу представить, что у нее в кармане что-то есть; я не вижу очертаний чего-либо опасного. Но и не могу позволить себе ошибиться.
– Вы вообще понимаете, почему одержимы мной, а не Мэлвином? – спрашиваю я ее.
– Ваш муж мертв. Я не могу причинить ему боль.
– Он не стал вашей мишенью и тогда, когда был еще жив, – возражаю я. – Вы охотились за мной. Почему, как вы думаете?
– Потому что вам все сошло с рук.
– Потому что в вашем маленьком уютном мирке это была моя задача – делать моего мужа счастливым, да? Моим долгом было удовлетворять его – так, чтобы он и не подумал о вашей дочери. А я этого не сделала. Но я не была нянькой Мэлвину. Его грехи принадлежат только ему.
Миранда вздрагивает. Едва заметно, но я это вижу.
– Вы знали. Ваша соседка видела, как вы помогали ему. Существовала видеозапись, на которой вы вместе с ним вносите девушку в гараж.
– Соседка солгала, чтобы получить свою толику внимания. Видео было фальшивкой, и ФБР доказало это. Вы действительно верите в каждую безумную теорию, лишь бы вам казалось, что эта теория подтверждает вашу правоту?
– Я намерена увидеть ваше падение.
– Занимайте очередь, Миранда. Вы даже не в курсе, сколько времени нужно затратить на получение приказа о запрете на приближение к нам.
Она сердито смотрит на меня.
– «Погибшие ангелы» продолжат портить вам жизнь. Если я не могу добиться законного возмездия за Вивиан, то, по крайней мере, найду некоторое утешение в том, что вы всю оставшуюся жизнь будете страдать за свои деяния.
Она быстра, надо отдать ей должное. Я вижу, как в ее холодных глазах вскипает ярость, а рука выныривает из кармана. Я вижу что-то в этой руке, ныряю вбок и бросаюсь на пол, одновременно выхватывая пистолет из наплечной кобуры. Миг спустя ствол его нацелен прямо ей в сердце.
Я не могу умереть здесь. Я нужна моим детям.
Мне нужно лишь нажать на спуск чуть-чуть сильнее, чтобы убить ее, но я понимаю, что, хотя обе ее руки занесены в угрожающем жесте… у нее нет ножа, только сотовый телефон. Лицо у нее мертвенно-бледное, но вид ликующий, словно у мученицы, готовой вручить душу Господу. Она планировала это. Она пришла сюда, готовая умереть. Умереть с радостью, если это поможет отправить меня в тюрьму.
Я убираю палец со спускового крючка.
Ликование пропадает с лица Миранды, она замыкается, и в течение секунды мы обе не двигаемся. Потом она говорит:
– Я действительно думала, что это сработает.
Это спокойное, беспечное замечание. Миранда опускает руки.
Меня ужасает то, как близко она подошла к этому. Если б я ее застрелила, это выглядело бы преднамеренным убийством – ведь у нее не было оружия. Скорее всего, меня признали бы виновной. Я сама сказала помощнику шерифа, что Миранду следует впустить внутрь. У правосудия было бы лишь мое слово в оправдание стрельбы. И никаких доказательств. На суде показали бы запись нашей с ней перепалки на телешоу. Дело закрыто.
Дрожа от прилива адреналина, я вкладываю пистолет в кобуру.
– Но не сработало же, верно? – говорю, поднимаясь на ноги. – Теперь можете уходить, и я не желаю больше никогда видеть вас. Ни здесь, ни где-либо еще поблизости от меня, ни вблизи от моих детей. Какая бы мерзость ни связывала вас когда-то с Сэмом, это позади. Оставьте в покое и его. Понятно?
– Мы не забываем, – отвечает Миранда. – «Погибшие ангелы» никогда не остановятся. Никогда, пока вы не получите то, что заслуживаете. И если Сэм встанет у нас на пути – пусть будет так.
– Единственное, чего заслуживаем мы с Сэмом, – это покоя. И вы, кстати, тоже. Я надеюсь, что вы сумеете обрести этот покой. А теперь выметайтесь на хрен из моей комнаты.
При этих словах губы ее слегка сжимаются.
– У вас все еще такой вульгарный язык… – говорит Миранда. – Хорошо. Мне не хочется, чтобы вам кто-то сочувствовал. – Прежде чем уйти, она наносит самый подлый удар, какой только может: – Передайте Сэму, что я скучаю по нему.
Мне хочется вытащить пистолет и разрядить весь магазин в ее дерзкую прямую спину. Я этого не делаю. Жду, пока она уйдет. А потом снова падаю на кровать, дрожа всем телом.
«Она так близко подошла к этому…»
Нет.
Не она – я.
13. Сэм
Мне не нравится в тюрьме. Для меня это впервые – и ощущается хуже, чем я себе представлял. У меня нет клаустрофобии – с ней пилотом не станешь, – но стены все равно слишком близко одна к другой. Несмотря на то что я сказал Гвен, прежде чем меня увели, сейчас я чувствую себя потерянным. Совсем одиноким в этом месте, похожем на желудок хтонического зверя.
Вот уже два часа я пытаюсь закрыть глаза, но не осмеливаюсь уснуть по-настоящему, и тут по ту сторону решетки раздается голос:
– Откройте камеру номер шесть.
Номер шесть – это моя камера. Я слышу лязганье замка и быстро сажусь, протягивая руку за самодельным кастетом.
И чувствую себя довольно глупо, когда в камеру входит Майк, пригнувшись в слишком низком дверном проеме. Дверь за ним запирают, но он словно не замечает этого и кивает на мое оружие:
– Это у тебя мыло в носке или ты просто рад меня видеть?
– Господи, приятель… – Я откладываю «кастет» и сажусь на низкую узкую койку. Судя по ощущениям, матрас набит раздавленными скорпионами. – Какого черта ты здесь делаешь?
– Ты в тюрьме. Дурацкий вопрос.
– Я не думал, что ты захочешь рисковать своей новенькой блестящей репутацией, связываясь с преступником.
– Во-первых, я ни с кем не связываюсь, а веду расследование. Во-вторых, захлопни пасть. Ты разговаривал с ними?
– Только изложил факты, – говорю я ему, когда он прислоняется к двери. Майк – крупный чувак, настолько, что кажется, будто он вряд ли поместится в пилотскую кабину, но, несмотря на телосложение, Люстиг чертовски хороший пилот. Он занимает ужасно много места в этой тесной камере. – И ничего, кроме фактов.
