– Парни, – говорю я, не поднимаясь. Я слишком устал. – Вам действительно так нужно это прямо сейчас?
Я ожидаю, что они начнут с самого очевидного – с убийства их местного героя Трэвиса, – однако они меня удивляют. Рыжий тип спрашивает:
– Где она?
– Гвен? – Я пожимаю плечами. – А что?
– У нас назначено свидание, – говорит он и ржет по-ослиному. – Мне сказали, что эта сучка хочет пососать мой хрен. – Он прекращает смеяться, потому что видит, что это не действует. Я действительно не хочу этого делать. Очень не хочу. Я чувствую себя больным, потерянным и совершенно не в настроении. Пока он не продолжает: – Не мамаша, с ней я не стал бы ничего делать и в тысяче презиков. Я про ее красотку-дочурку.
Всё остальное отходит на задний план. Усталость. Подавленность. Страх, который я не могу окончательно прогнать. Я встаю.
– Ты хочешь сказать – про мою дочь? – Потому что это действительно так. И я не позволю, чтобы этот скот остался безнаказанным. – Ну и поганый же у тебя рот! Как ты им целуешься со своим братом?
Как и следовало ожидать, они кидаются на меня. Им нужен был только предлог.
Это не так, как в дурацких киношках, где двое вежливо ждут, пока первый разбирается с тобой. Они наваливаются на меня всей кучей, и двое из них хватают меня за правую руку, а третий – высокий – впечатывает мне в живот кулак размером с банку из-под кофе с такой силой, что я чувствую удар позвоночником. Я позволяю это, потому что пытаюсь разглядеть их слабости – помимо отсутствия дисциплины. Высокий неуклюж и смещает вес тела на правую ногу. Этим легко воспользоваться. Я подавляю боль от его удара, поднимаю ногу в тяжелом рабочем ботинке и бью его по боковой стороне правого колена. Слышу хруст разрывающегося хряща, и высокий крик рыжего эхом отдается от бетонных стен мотеля.
Рыжебородый с воем отскакивает назад и врезается в стену, прислоняясь в ней и продолжая подвывать. Не повержен, но пока что выбыл из схватки.
Двое темноволосых, продолжая держать меня за правую руку, в шоке смотрят на своего дружка. Мне только и остается, что впечатать левый кулак над ухом первого из них, схватить за волосы и познакомить его лицо со своим выставленным коленом; оно ломает ему нос, он откатывается назад и падает в углу двора.
Остался один. Меня уже никто не держит. Сейчас я не ощущаю боли. Я испытываю глубокую, почти тошнотворную радость от того, что покалечил этих типов. И третий видит это.
Он поднимает обе руки и отступает.
Я удивляюсь тому, что, когда заговариваю, мой голос звучит почти ровно:
– Ну что ж, парни, теперь позвольте задать вопрос вам. Кто подписал вас на это?
Тот, что со сломанным носом, пытается обругать меня, но вместо этого заходится кашлем, разбрызгивая кровь. Я морщусь, одновременно чувствуя приступ жестокого удовлетворения.
Рыжебородый говорит хриплым голосом – словно в глотке у него трутся друг о друга камни:
– Урод. – Он ухитряется даже два этих коротких слога произнести с теннессийской растяжкой. – Все знают, что ты участвовал в этом.
– Участвовал в чем? – Я жду что-то, относящееся к этому городу, к убийству Трэвиса. Но слышу совсем другое.
– Ты был на побегушках у Мэлвина Ройяла, – говорит он. – Все это знают. Вы вместе с ней помогали ему ловить этих девчонок. Тебе все равно капец.
Когда он это говорит, в ушах у меня возникает странный шум, как будто меня ударили по голове. Я смотрю на него, не в силах осознать смысл этих слов. Потом к горлу подкатывает тошнота. «Господи боже…» Я делаю вдох, потом выдыхаю. Мне трудно стоять на ногах.
– И где ты это услышал?
– В баре, – отвечает Рыжебородый.
Человек, который все еще держит руки поднятыми, говорит:
– Кто-то сказал это в «Фейсбуке».
Я поворачиваюсь к нему:
– И кто это сказал?
– А что? – Третий, со сломанным носом, сплевывает кровь и улыбается, показывая розовые зубы. – Ты собираешься трахнуть и ее тоже?
«Ее». Первая, тошнотворная мысль – что это исходит непосредственно от Миранды. Она вполне могла запустить такой слух, чистую пропаганду без единой капли правды. Обвинение без доказательств, без выгоды, расползающееся с неимоверной быстротой… и по глубокому личному опыту я знаю одно: люди с радостью ухватятся за любой повод для ненависти, если это позволит почувствовать себя долбаными героями.
Я хватаю уцелевшего парня за плечо и говорю:
– Покажи мне.
Он достает на удивление хороший смартфон, тычет в экран дрожащими пальцами, потом сует его мне.
Я читаю пост. Его разместила не Миранда. По крайней мере, это так выглядит. Автором его указана женщина, назвавшаяся Дорин Андерсон. Аватарка с пухлой блондинкой, в качестве места проживания указан город Атланта. Вот Дорин в кондитерской со своими детьми. На церковном мероприятии. Позирует вместе с двумя мужчинами, один из которых кажется мне знакомым, хотя я не сразу вспоминаю его, пока на размытом фоне не вижу белый автофургон. Все они улыбаются и показывают поднятые большие пальцы.
Все встает на место. Она – одна из съемочной бригады. Я проверяю подробности ее трудовой биографии. Дорин была банковским служащим, и ее, как и многих, уволили из-за распространения автоматических голосовых устройств. В качестве нынешнего рода занятий гордо проставлено «документалист».
Ее пост недвусмысленно намекает на то, что я – подручный Мэлвина Ройяла, который сошелся с Гвен из-за общего прошлого. Но ничто из этого не прописано достаточно прямо, чтобы можно было подать в суд за клевету, – чего я все равно не сделаю, потому что это лишь подольет масла в огонь. Множество «что, если он» и «может быть, эти двое» – всего лишь предположения. В современном мире такое сходит за журналистскую работу.
Деготь прилипает. Если она намеревалась доставить неприятности, миссия выполнена.
И, как сказала мне Миранда, всё только начинается.
Я сую телефон обратно владельцу, тот спотыкается и роняет его. Надеюсь, что экран треснул.
– Вы, идиоты, расскажите всем и каждому в том баре, о котором вы упоминали: если кто-то еще раз сунется ко мне, к Гвен или к детям, то своими ногами уже не уйдет. Вам повезло, что я не поубивал всех вас троих. А теперь свалите в туман.
– Пидор. – Рыжебородый плюет в меня, но промахивается, потому что рефлексы у меня все еще хорошие.
– Как ни обзывайся, лучше тебе от этого не станет. Кстати, связка у тебя порвана. Тебе лучше побыстрее зафиксировать ее, а то так и останешься хромым на всю жизнь.
– А у меня нос сломан, – встревает второй, как будто это и так не очевидно. Теперь его голос звучит уже не задиристо, а жалко. – Сломан, мать твою!
Я просто киваю. Все трое ковыляют куда-то за угол. Небитый помогает Рыжебородому прыгать на одной ноге, а Сломанный Нос пытается остановить текущую кровь рукавом своей джинсовой куртки. Безуспешно. С хорошими шансами они сейчас отправятся прямиком в полицию, и мое освобождение под залог будет отменено. Но я ничего не могу с этим поделать. Если вулфхантерская полиция захочет меня найти, я никак не смогу этому помешать. По крайней мере, я обошелся Миранде в четверть миллиона. Это мелкая месть, но все же месть.
