– Слишком поздно. Так?
Я искренне не знаю этого.
– Ты не можешь просто… уйти. У тебя нет денег, нет никакого способа выбраться из города. Если только Майк…
– Нет, – прерывает он меня. – Майк на ее стороне.
Я не знаю, что сказать. Я не единственная, кого сегодня предали. Ему уже было больно, а теперь стало еще хуже. Он одинок, как никогда раньше.
– Ты права. Она действительно заплатила за меня залог, – говорит он. – Они с Майком предоставили мне выбор. Я выбрал вас. Я выбрал это.
Если он говорит правду, то это самое важное, что кто-либо когда-либо делал для нас. И несмотря на пропасть между нами, несмотря на то что боль от сделанного им до сих пор ощущается остро и сильно, несмотря на все прошедшие годы… я не могу игнорировать этот поступок.
Ланни шепчет:
– Мама? Мама, но… то, что он сделал…
– Считается только то, что он делает сейчас, – отвечаю я ей и поворачиваюсь, чтобы взглянуть прямо на нее: – Ты веришь мне?
Ланни неохотно кивает. В ее глазах блестят слезы. Она испытывает боль и замешательство. Я понимаю это.
Снова поворачиваюсь к Сэму и повторяю уже сказанное, но немного мягче:
– Пожалуйста, полезай в эту богом проклятую машину.
Секунду Сэм смотрит на меня, застыв на месте. Потом втягивает воздух и вытирает лицо ладонью.
– Мне жаль, – произносит он.
– Знаю.
Я жду, пока он снова не сядет в машину, потом присоединяюсь к нему. Коннор залезает на заднее сиденье. Снаружи остается только моя дочь. Она медлит, бросает на меня сердитый взгляд, а потом проскальзывает на свое место.
– Спасибо, – говорю я ей. Ланни скрещивает руки на груди и смотрит в сторону. Она еще не готова, но это пройдет. По крайней мере, я на это надеюсь.
Мы – не семья. Но мы вместе, и это шанс начать все сначала.
– Пожалуйста, скажи мне, что мы уезжаем из этого чертова места, – просит Ланни.
– Тебе можно уехать? – спрашиваю я Сэма. Он пожимает плечами, застегивая ремень безопасности. – А залог…
– Это деньги Миранды.
Этого мне достаточно, чтобы нажать на газ.
* * *
Мы в пути уже пятнадцать минут, когда мой телефон звонит.
Смотрю на имя на экране. Я намеревалась сбросить звонок, но это Гектор Спаркс, и я чувствую себя обязанной ответить. Ставлю звонок на громкую связь.
– Гвен Проктор слушает.
– Мисс Проктор, мне немедленно нужна ваша помощь. Вы должны найти ее! – Голос у него встревоженный.
– Найти кого?
– Веру Крокетт, – объясняет он. – Она сбежала. И мне кажется, она в огромной опасности.
– Что? Как, черт побери, она…
– Полицейские утверждают, что были просто беспечны, – отвечает адвокат. Он явно нервничает и, судя по звукам, расхаживает туда-сюда по комнате. – Но я считаю, что они нарочно позволили ей удрать: ее оставили без присмотра в фургоне, стоящем перед зданием суда. Думаю, что это заговор, призванный заставить ее замолчать. Теперь, когда она в бегах, ее легко могут убить.
– Из-за того, что ей известно? – Мой тон становится резким. – После того как мы поговорили с ней, вся моя семья в том же самом списке, вы это понимаете? Вы знаете, что тот, кто убил Марлин, вероятно, охотится и за нами? Вы же не настолько глупы, верно?
Несколько секунд Спаркс молчит. Потом произносит:
– Я больше ни к кому в этом городе не могу обратиться за помощью. Ни к единому человеку. Если вы найдете Ви и приведете ее ко мне домой, то обещаю, что смогу обеспечить вам всем безопасность, – и сделаю это. Но ее нужно найти. Немедленно. Мисс Проктор, я не преувеличиваю, когда говорю, что без вашей помощи у нее нет ни единого шанса.
«Черт бы тебя побрал!»
Нужно ехать дальше. Я ничего не должна этой девушке. Ничего.
Смотрю на свою дочь в зеркало заднего вида. Губы ее приоткрыты. Вся отгороженность исчезла. Она смотрит на меня так, будто ожидает, что я что-то сделаю.
И сейчас я не могу подвести ее.
Разворачиваю машину.
– Я знаю, куда она пошла, – говорит Ланни.
– Но откуда ты можешь…
– Она пошла в дом своей мамы. Она испугана и знает, что ее хотят убить. Так куда ей еще идти, верно?
Моя дочь умна. Умнее меня, потому что это рассуждение совершенно логично, и это заставляет меня гадать, думала ли Ланни когда-нибудь о том, чтобы совершить суицид. Была ли она когда-нибудь настолько одинокой и отчаявшейся. А потом я понимаю по ее взгляду – да, была. И, конечно, думала об этом, учитывая то, какой жизнью она вынуждена жить. Это рана, которую мы с Сэмом нанесли ей вместе, хотя и по совершенно разным причинам.
Я должна сделать все, чтобы не подвести ее снова.
* * *
Полиция ведет поиск по квадратам, начиная от здания суда, и у них уйдет не так уж много времени на то, чтобы добраться до обнесенного заградительной лентой дома Крокеттов. Я направляюсь прямо туда и останавливаю машину у тротуара. Пока что патрульных машин не видно. Замечаю, что лента, прежде запечатывавшая входную дверь – ту самую, с дырой от выстрела из дробовика, – сорвана и трепещет на ветру, прилипнув в углу.
– Оставайтесь здесь, – приказываю я, обращаясь ко всем, но никто меня не слушает. Бегом приближаясь к двери, оглядываюсь. Сэм идет за мной. И, что еще хуже, моя дочь тоже идет. Всходя на крыльцо, я замедляю шаг. Последнего человека, заставшего ее врасплох, Вера пыталась убить. Я жестом велю своим спутникам держаться позади и подкрепляю это яростным взглядом.
Сэм хватает Ланни за плечо, заставляя остановиться. Я продвигаюсь вперед осторожно, медленно. Дом выглядит хуже, чем мне представлялось. Покосившееся, неухоженное строение, полусгнившее крыльцо без перил. Входная дверь скрипит, когда я приотворяю ее. В нос мне бьет запах застарелой крови, и я пытаюсь не закашляться.
– Ви? – зову я. – Ви, ты здесь? Это Гвен.
Я оглядываюсь на Сэма, все еще придерживающего Ланни, указываю на машину, на Коннора, который в нерешительности стоит рядом с ней, и артикулирую: «Присмотри за ними». Сэм кивает и идет назад. Никаких колебаний. Я посылаю ему безмолвную благодарность за то, что он не усомнился в моих действиях, и осознаю, что так бывает почти всегда. Это дар, который Сэм молча подносил мне все это время, а я никогда этого не замечала.
Ступаю внутрь. Это темное место, пропитанное запахом смерти, и все же, как ни странно, аккуратное. Я думаю, что это заслуга Марлин; ковер на полу истертый, но чистый. На стене висят фотографии Веры в детстве вместе с гипсовым изображением рук, сложенных в молитве, и простым крестом.
Вера, сгорбившись, сидит в старом кресле-качалке и не двигается. Она все еще одета в тюремный желтый костюм, в котором мы видели ее прежде. Волосы безжизненно свисают ей на лицо. Когда мои глаза привыкают к полумраку, я вижу, что она держит что-то в руках.
