Ура! Он меня любит! По-настоящему! Настоящее не придумаешь! Ур-р-а-аа!
Кажется, от таких новостей и переполняющих меня чувств даже моё отражение в зеркале похорошело и расцвело. Совершенно непристойное отражение в полупрозрачном пеньюаре! Не помню, когда мы его покупали с бабушкой Алико. Но в дорожную сумку она его предусмотрительно положила. Какая же она молодец! Я покрутила бёдрами, как на занятиях по пилону и тут же остановилась в замешательстве.
Всё-то замечательно, а бабушка не обидится?
В коридоре раздались грузные шаги, что-то скребнуло у двери, и на пороге появилась бабушка Алико собственной персоной. Как всегда, в чёрном балахоне, с бежевым кашемировым палантином на плечах и с любимой сумкой Гуччи в руке. Судя по теням под глазами, она явно устала. Я запахнула халатик, хотя приличнее от этого он не стал, и бросилась к ней.
– Бабушка!
– О, мой сердце! – воскликнула бабушка Алико, словно не ожидала меня увидеть. – Ты до сих пор не спишь? Почему? Меня ждал?
– Д-да, – соврала я и покраснела.
Вот и повод спросить лично: а не обидится ли…
Но, погодите, там же Андрюша! Через двадцать, даже семнадцать минут он будет ждать меня у ворот! Что же делать? Что делать?!
Я почувствовала себя виноватой и счастливой одновременно, потому и улыбка вышла кривой, как у Джокера-паралитика.
– Мой золотой девочка! – растрогалась бабушка, окинула меня оценивающим взглядом, остановилась на припухших, ещё горячих от поцелуев губах и добавила с улыбкой: – Сразу видно, что ждал!
И чтобы не врать больше, я кинулась её обнимать. Тем более, что на самом деле хотелось это сделать.
– Я скучала по тебе, бабушка, – на этот раз совершенно искренне сказала я.
– И я по тебе, мой сердце!
Как же хорошо было чувствовать её толстенькое, доброе тепло, уткнувшись в большую грудь и светлый кашемир! От бабушки снова пахло пряниками. Имбирными. И Шанелью.
А, может, рассказать ей всё? Она же любит меня и поддержит! А вдруг нет? Если она действительно посмотрела на моего царевича и решила, что «нет, не подходит он драгоценный внучка», и препятствия чинила вовсе не потому, что хотела его проверить? Да, она так ему и сказала наверняка. А вдруг он нагрубил ей, разозлившись? Он же может. О, нет, тогда бабушка точно будет против! А я их обоих люблю, и Машеньку…
Я вспомнила похожее на меня крошечное кудрявое чудо, и оно перевесило. Я категорически не могу ни от кого отказаться! Поэтому я вздохнула глубоко, поцеловала бабушку в щёку и спросила, пытаясь выглядеть спокойно:
– Много дел было, бабуля?
Бабушка махнула рукой и, подобрав юбки, грузно уселась в кресло.
– Вах, много, мой сердце! Этот чёртов совет – стадо баранов в галстуках! Долбил мой мозг! Пытаются мне условия диктовать! Будто не знают, кто главный! Мой компания, что хочу, то и делаю! Хочу продам, хочу в горошек покрашу, вайме!
Я села подле неё на пуфик.
– А что они хотят?
– Американский инвестор хотят! Чёрта им в аджику, а не инвестор! Для грузинский бизнес американец не нужен! Я уже жалеть, что на ГФБ вышел! А они теперь в Лондоне акций продавать хотят, вайме! – несколько следующих слов относились к непереводимому грузинскому фольклору. – Возомнили о себе, члены правления! Фигли-мигли это, а не члены!
Я взяла её за руку:
– А что такое ГФБ, я забыла…
– Грузинский Фондовый Биржа. Пришлось этих клоунов директорами сделать! Так положено. Я их для галочки в кресло посадил, а они права качать! Вах! – бабушка снова сжала кулак так, что перстень сверкнул бриллиантом у меня перед носом.
Хорошо, что не в глаз…
– И все против тебя?
– Не все. Уго наш не был. Но он серый змей… Ещё два член пока нормальный. Остальных будто в попа шмель ужалил! – затем снова пошли грузинские витиеватости.
– А зачем тебе инвестиции нужны были, бабушка? Разве бизнес плохо идёт? У вас тоже кризис?
– Зачем кризис? Развиваться надо, понимаешь, чтобы всегда был хорошо! Ассортимент, объём, продажа расти. Я не жадный, я за прогресс! В Имеретия хотел ещё один завод ставить. Пусть весь заграница наш вино и чача пьёт! Чистый, как слеза! – бабушка снова взвинтила палец в потолок и вдруг покривила носом. Глянула мне за спину и округлила глаза: – Вах, роза! Зачем столько?
– Гига подарил, – пожала я плечами, – в знак дружбы.
– Вот прохвост, – легко рассмеялась бабушка Алико, словно только что не кипела от ярости. – Всегда был хитрый, за то и держу. Левый мой рука, на правый не тянет. Никто не тянет, по правда! Но Гига… Глянь-ка, как разошёлся! Решил, ты в обморок упасть и подумать, что он – Нико Пиросмани…
– А при чём здесь грузинский художник? – удивилась я.
– Вайме, песня «Миллион алых роз» знаешь?
– Конечно!
– Он как раз про сумасшедший влюблённый Нико Пиросмани. Так он любил один артистка, так любил, что квартиру продал и цветы купил.
– Не слышала об этом… – опешила я.
– Гига дом не продал, не бойся, – продолжала веселиться бабушка и похлопала меня по плечу. Затем осмотрела с прищуром, снова остановилась взглядом на губах и спросила: – А тут не Гига у тебя был случайно, мой сердце?
– Нет-нет, – прикрыла рот пальцами я, мои щёки налились жаром.
– Никто не обижал тебя, Кати?
– Н-нет, – улыбнулась я и скользнула взглядом на циферблат громадных напольных часов, похожих на башню. Время утекало, как кипящее молоко из кастрюли. Оно уже пузырилось и пахло подгоревшим. Секунды поджаривали мне пятки, как раскалённые угли, а руки холодели от стыда и волнения.
– А-а, понял, – подмигнула мне бабушка, но ничего больше не сказала. Ещё раз принюхалась и снова скривилась. – Не люблю я розы! Не мог орхидеи подарить, что ли? Тебе нравятся орхидеи?
Не понимая, к чему она клонит, я выдохнула:
– Я ромашки люблю. – И снова подумала об Андрее, у меня все бёдра нетерпением искололись. – Бабушка, а ты спать не хочешь? Уже далеко за полночь. Ты устала, наверное…
Она потеребила ухо с внушительной серёжкой и признала:
– Хочу. Сейчас и будем.
Я в панике подумала про нашу пахнущую совсем не пряниками кровать, взбитую, как сливки к торту, а ещё сколько нужно будет ждать, пока она заснёт. То, что бабушка Алико ляжет спать здесь, я не сомневалась – ведь это её личные апартаменты. Одеваться придётся на скорую руку и бесшумно, может, даже в коридоре? Как неловко! В висках пульсировала кровь, адреналин зашкаливал и боролся с пузырьками стыда. Я с семнадцати лет себя так не чувствовала, когда пыталась на дискотеку ускользнуть в тётином платье. За это была лишена любимой книжки и шоколадок на неделю… Но ради моего царевича я и не так рискну!
