Ольга вдруг встрепенулась.
— Пойду во двор. Распоряженья отдам боярину Гарбузу. Пора столы накрывать. Гулять дак гулять!
Она поспешила вниз, а Ярослав, оставшись один, ещё немного постоял у оконца. С заборола доносился до его ушей весёлый гам, гости торопились на празднество, громко стучали по ступенькам крутой лестницы шаги.
Князь, наконец, оторвался от своих дум. Впереди ждал его пир, ждало шумное веселье с реками вина, с обилием яств, с долгими славословиями.
...Празднества в Галиче длились целую седмицу. Столы поставили прямо во дворе перед княжеским дворцом. Пировали, как всегда и везде повелось на Руси, по полной! Только и успевали стольники с чашниками подавать кушанья, наливать хмельные напитки в ендовы и братины, а челядинцы уносить пустые бочонки из-под вина, мёда и ола.
Меры люди ни в чём не знали. Быстро надоели Ярославу хохот и шум вокруг. Видел он, едва скрывая презрение, как гридни и отроки бачуются с дворовыми девками и как не отстают от них многие знатные бояре. Приходилось сидеть во главе стола с деланной улыбкой, слушать славословия, здравицы, глядеть на скоморошьи кривлянья. Улучив мгновение, подозвал к себе Ярослав необычно мрачного Семьюнку.
— Что, друже, невесел? Печаль какая душу точит?
— Да что о том баить, княже! — досадливо махнул рукой рыжий отрок.
— А всё же ответь. С малых лет ведь мы друг дружку знаем.
— Да невеста моя… Уехала куда-то. Велела передать, в Коломыю. И чего её туда понесло? Вроде о свадьбе сговаривались. Я уже и с епископом Козьмой толковал. Обвенчал бы нас. А тут...
Ярослав хитровато улыбнулся.
— Ты, Семьюнко, не горюй давай. Пей, веселись. У меня для тебя, кстати сказать, подарок есть. Трофей.
— Какой ещё подарок? Что за трофей? — удивился отрок. Понял он, что затевает что-то князь, но что, догадаться никак не мог.
— Ну, какой, какой! Службу ты мне правил верно, вот и решил я тебя вознаградить. Эй, отроки! — Князь подозвал двоих молодших дружинников и подал им рукой условный знак. Затем встал со стольца и поднял чару с красным вином.
— Вот друг мой, Семьюнко, отрок. С детских лет мы с ним вместе. Не довелось нынче ему в сече побывать, другие важные дела он вершил. Имею желание наградить его!
За столами зашумели враз, захлопали в ладоши. Лукаво потупили очи Рикса и Ингреда, сидевшая за столом рядом с Избигневом. Ведали сии жёнки, что за подарок приготовил Ярослав для Семьюнки.
Отроки привели во двор всадника, всего закованного в булатную броню. Панцирь чешуйчатый серебрился на солнце, к островерхому шишаку приделана была торчинская маска — личина с прорезями для глаз, рта и ноздрей, на ногах были бутурлыки, на руках — рукавицы кольчужного плетения.
— Ну вот тебе, Семьюнко, трофей! — возгласил Ярослав. — Смотри, береги его, никому не отдавай!
Семьюнко недоумённо пробормотал:
— Спасибо, княже! Токмо что мне с сим трофеем делать?
Пожав плечами, уставился он на неведомого вершника. Что за прихоть, что за причуда такая у князя? Кто этот всадник неведомый? Вроде статью не вышел, и росту невеликого. И почему вдруг, не выдержав, прыснула со смеху, стыдливо прикрыв рот, обычно такая серьёзная холодная Ингреда?
Несмело подошёл Семьюнко к всаднику, спросил угрюмо:
— Ты кто такой?
Вершник резким движением сорвал с лица личину. Смеющаяся Оксана стреляла отрока васильковыми глазами, хохотала от души, запрокинув немного назад голову. Шишак и прилбица полетели в траву. Коса золотистая упала на спину. Семьюнко, вспыхнув от неожиданной радости, схватил невесту за руки и чуть ли не вырвал её из седла. Опустил Оксану наземь, обнял, расцеловал. Вокруг царило оживление, отовсюду неслись шутки и прибаутки, а Семьюнко, словно зачарованный, заворожённый Оксаниной красотой, не замечал ничего, кроме этих озорных васильковых очей, кроме озарённых смехом алых уст, кроме румяных ланит и носика остренького, слегка подрагивающего в такт словам:
— Спешила к тебе. Ждала встречи с тобой.
— Жалимая! — только и смог шёпотом вымолвить в ответ Красная Лисица.
Взявшись за руки, они подошли к Ярославу и поклонились ему в пояс. Кто-то из пирующих уже крикнул громко пьяным голосом:
— Горько!
В сладостном медовом поцелуе слились нежные губы.
— Ну вот! — промолвил довольный Ярослав. — По случаю победы над половцами сыграем сразу две свадьбы. Сестрица моя, княжна Елена Ростиславна нынче выходит за краковского князя Болеслава Кудрявого. Прислал Кудрявый к нам мужа своего, пана Николая. И Семьюнко, друг мой, женится. А чтоб сподручней было тебе, отроче, невесту к алтарю вести, вот тебе от меня ещё один дар.
Серебряная боярская гривна заструилась на шее Красной Лисицы. Смутившийся Семьюнко растрогался и обронил скупую слезинку. Оксана, сбросив, наконец, с рук кольчужные рукавицы, захлопала в ладоши. И тотчас дружно ударили в пляс скоморохи, заиграли сопели и дудки. Продолжился на княжеском подворье весёлый праздник.
ГЛАВА 77
В соборе царила торжественность. Из слюдяных окон под главным куполом струился неяркий ласковый свет. Сверху, с хоров лилось сладкоголосое песнопение, курился фимиам. Епископ Козьма, облачённый в праздничный саккос, сам правил службу с протоиереями и протодиаконами. Горели лампады и паникадила. Богоматерь Оранта простирала длани и словно заключала в объятия всех собравшихся под сводами храма.
Елена Ростиславна и Оксана, обе в нарядных подвенечных платьях — белых с широкими багряными полосами, набелённые, нарумяненные, смотрелись по-праздничному ярко. Скрыли белила оспины на лице Елены, улыбалась она немного смущённо, когда юный пан Николай, представляющий в Галиче особу жениха, бывший как бы его второй ипостасью, надевал ей на палец золотое кольцо.
Женщины-простолюдинки шептались:
— Вот и наша дева старая замуж пошла. Уж не думал никто, не гадал.
— А вдовушка-то, боярыня Оксана! Вона какой павой выступает.
— Хоть и перестарки обе, а красны невесты-то.
— Тебе б столько румян да белил наложили, тож красовалась бы!
— Да нет, правду молвят: на Руси что ни баба, то цветок. Вот и сии расцвели.
...Накануне в княжеских хоромах по старому славянскому обычаю совершён был обряд подкладин невесты. Елену и Николая положили в лучших одеждах на крытую парчой постель. Между ними поместили огромный обнажённый меч, тем самым запрещая до венчания телесную близость. Лежала новобрачная, положив голову на высокую подушку, и думала о том, что надолго, а может статься, и навсегда покидала она родной Галич и двухродного брата, который воистину стал для неё благодетелем. Жила бы в монастыре, ходила в чёрном платье, сохла тихо в келье, всеми забытая. А так... Краковская княгиня! Муж, дети, каменный Вавельский замок, романские базилики, чужая латинская вера. А может, монастырь был бы лучше? Засомневалась вдруг Елена, но поздно было теперь, лёжа на этой постели рядом с обнажённым мечом, что-то менять. Выбор был сделан.
