— Ну, вот и всё, — тихо промолвил князь. — Прощай, беспокойный Ростиславич. Не судьба тебе занять моё место. Жаль тебя, жаль, что были мы ворогами, что не было меж нами мира, что тесно стало нам вместе жить на белом свете. Прощай и не поминай меня лихом. Не я в смерти твоей повинен.
Он расправил плечи, встал, подошёл к окну. На ночном небе яркими огоньками светили звёзды. Небо было, словно затканный драгоценными самоцветами ковёр. Серебрился месяц, июльская ночь была тепла и тиха.
Спать не хотелось. Ярослав зажёг свечи, стал читать. Мысли об умершем Берладнике отошли в прошлое. Вспомнился вдруг старый, ещё отцу покойному присланный базилевсом Мануилом хрисовул на багряном пергаменте. Не настала ли пора порвать его и покончить с этим позорным словом hypospondos!
Утром он вызвал к себе ромейского посланника и в присутствии бояр и иноземных гостей объявил ему:
— Передай базилевсу Мануилу Комнину: я, князь Галича Ярослав, сын Владимира, более ему не вассал и именовать себя так не позволю. Что было при отце моём, то быльём поросло.
Зашумели в горнице гости. Улыбнулся в усы, не скрывая удовлетворения, угорский бан Белуш. Угрия сейчас воевала с империей, на Дунае шли бои, и отказ галицкого князя от союза с ромеями был на руку державе мадьяр. Захлопала в ладоши чешская королева, давняя сторонница и близкая родственница короля угров, поддержал Ярослава Мстислав Волынский, одобрительно загалдели бояре.
Обведя взором собравшихся в горнице, Осмомысл понял, что принял решение правильное и своевременное. Он был сегодня на самой вершине, в зените своей славы. В тот день в княжеских хоромах до поздней ночи гремел весёлый пир, говорились здравицы, пелись песни, а после, когда уже разошлись шумные гости по теремам и палатам, спустился Ярослав в утлую камору под лестницей.
С Тимофеем они сидели почти до рассвета. Пили квас и воду, говорили о Берладнике, о его кончине.
— Не от мира сего был он. Лихой рубака, удалец. Нет, Тимофей, ужиться нам с ним всяко не суждено было. Ну да Бог ему судия, — говорил со скорбью Ярослав.
— На всё воля Божья, — вздыхал, истово крестясь, монашек.
...В летописи о событии в далёком греческом городе поместят короткую запись: «В то же лето преставился князь Иван Ростиславич, рекомый Берладник, в Селуни, и иные тако молвят, что с отравы ему смерть».
